– Ах да, разносчик газет. – Она сверкает холодной улыбкой. – Кстати, почему ты сейчас не с ним, не обедаешь в его убогой квартирке? – Улыбка становится жестче. – Или ты опять просчиталась?
Ее слова поражают меня, как струя холодной воды. Хочу возразить, но как я могу, если так сильно во всем ошибалась?
Ее слова поражают меня, как струя холодной воды. Хочу возразить, но как я могу, если так сильно во всем ошибалась?
Сиси склоняет голову набок в явно притворном сочувствии.
Сиси склоняет голову набок в явно притворном сочувствии.
– Бедняжка. Он тебя бросил? На твоем месте я бы сочла, что мне повезло. По крайней мере, тебе удалось уйти относительно невредимой. – Ее брови слегка приподнимаются. – Если это так, конечно.
– Бедняжка. Он тебя бросил? На твоем месте я бы сочла, что мне повезло. По крайней мере, тебе удалось уйти относительно невредимой. – Ее брови слегка приподнимаются. – Если это так, конечно.
– Убирайся.
– Убирайся.
Она поворачивается к двери, затем снова смотрит на меня.
Она поворачивается к двери, затем снова смотрит на меня.
– Не знаю, когда отец приедет домой, но уже скоро – и вряд ли он будет в очень хорошем настроении. Я бы хорошенько подумала, прежде чем упоминать при нем Элен. Или газетчика. Могу предположить, что ничем хорошим это для тебя не кончится.
– Не знаю, когда отец приедет домой, но уже скоро – и вряд ли он будет в очень хорошем настроении. Я бы хорошенько подумала, прежде чем упоминать при нем Элен. Или газетчика. Могу предположить, что ничем хорошим это для тебя не кончится.
Навсегда и другая ложь
(стр. 77–80)
Навсегда и другая ложь
(стр. 77–80)
10 декабря 1941 г. Нью-Йорк
10 декабря 1941 г. Нью-Йорк
Следующие три дня прошли в каком-то сумраке. И все эти три дня я верила, что ранена настолько глубоко, насколько это только возможно. Но я ошибалась. На этом все не закончилось.
Следующие три дня прошли в каком-то сумраке. И все эти три дня я верила, что ранена настолько глубоко, насколько это только возможно. Но я ошибалась. На этом все не закончилось.