Ты ничего не упустил. Даже меня.
Ты ничего не упустил. Даже меня.
– Либо покупайте, либо кладите обратно, леди. Здесь не библиотека.
– Либо покупайте, либо кладите обратно, леди. Здесь не библиотека.
Поднимаю взгляд и вижу пристально глядящего на меня мужчину с обветренными щеками, заросшими дневной щетиной. Закрываю газету и бросаю ее, слишком потрясенная, чтобы испытать облегчение от того, что он, кажется, меня не узнал. Но завтра…
Поднимаю взгляд и вижу пристально глядящего на меня мужчину с обветренными щеками, заросшими дневной щетиной. Закрываю газету и бросаю ее, слишком потрясенная, чтобы испытать облегчение от того, что он, кажется, меня не узнал. Но завтра…
Завтра все начнут меня узнавать.
Завтра все начнут меня узнавать.
Навсегда и другая ложь
(стр. 81–83)
Навсегда и другая ложь
(стр. 81–83)
18 декабря 1941 г. Нью-Йорк
18 декабря 1941 г. Нью-Йорк
Июньской свадьбы не будет.
Июньской свадьбы не будет.
Об этом официально заявили родители Тедди, шокированные и обеспокоенные недавними откровениями «Уикли ревью» о моем отце. Подозреваю, они не станут терять времени и быстренько организуют брачное слияние с каким-нибудь другим семейством. В конце концов главное – спасти лицо, а лучший способ скрыть короткую, но неудачную помолвку их сына со мной – найти ему новую невесту с незапятнанной репутацией и, желательно, с чистой нееврейской родословной.
Об этом официально заявили родители Тедди, шокированные и обеспокоенные недавними откровениями «Уикли ревью» о моем отце. Подозреваю, они не станут терять времени и быстренько организуют брачное слияние с каким-нибудь другим семейством. В конце концов главное – спасти лицо, а лучший способ скрыть короткую, но неудачную помолвку их сына со мной – найти ему новую невесту с незапятнанной репутацией и, желательно, с чистой нееврейской родословной.
А мое лицо уже не спасешь.
А мое лицо уже не спасешь.
Меня бросили, ведь я оказалась недостойна их сына из-за скандала, запятнавшего мою семью, что в свете моих проступков кажется вполне справедливым. Вздыхаю с облегчением от того, что меня больше не считают ценным активом, который можно продать или обменять, но эти события сделали меня странным образом невидимой. Отец почти не разговаривал со мной с тех пор, как вернулся из Бостона. Сейчас он погружен в заботы о своих деловых интересах, которые, похоже, сильно пострадали. Злополучная статья принесла ему непрошеное внимание, и, возможно, это удержало его от решительных мер, которые, скорее всего, заключались бы в отправке меня в какое-нибудь богом забытое место, как он поступил с моей матерью.