Джек уже крутил в руках большую банку.

– Разрази меня гром – я нашел кофе. – Он открыл крышку и понюхал содержимое банки. – Самый настоящий. Правда, осталось немного.

– Наверное, стоит здесь с довоенных лет.

– Или кто-то купил его на черном рынке. – Вернув банку на полку, он принялся осматривать стоящую в углу удочку и снасти. Наконец он снова повернулся ко мне: – Пойду принесу аптечку. Потом разведу огонь и вскипячу воду – оценим, что у них тут за кофе.

Я смотрела ему вслед, поражаясь, что четыре года жизни в роскоши Гранчестер-холла – с его слугами, изысканным фарфором и изумительным вином, которое всегда подавали к столу, – не шли ни в какое сравнение с гостеприимством этого Богом забытого домика. Места, где война не могла меня достать. Места, в которое меня привел бесконечно добрый мужчина, искренне желавший мне помочь. Это было дороже всех сокровищ в мире – поистине бесценно.

Джек вернулся с аптечкой и ведром воды и сполоснул медный чайник, прежде чем наполнить его и поставить на печку. Я наблюдала за ним, лежа на боку: он вышел за дверь и через мгновение вошел с охапкой дров и с грохотом бросил их на пол. Печку он растопил в два счета.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, усаживаясь за стол и открывая аптечку.

– Так же.

Порывшись в коробке, он вытащил оттуда какой-то сверток и поднес его к свету.

– Нашел мазь от ожогов. Написано: обильно распределить по пораженному участку. Может, хоть это облегчит твои страдания. – Он повернулся ко мне. – Попробуем?

– Давай.

Джек подошел и сел на край кровати.

– Мне придется приподнять твою блузку. Ты не против?

– Нет.

Он наклонился, одной рукой подцепил шелковую ткань – и в ужасе застыл.

– Боже мой, Вивиан. Что они с тобой сделали?

– Это неважно. Главное, что все позади.

– Еще как важно, – низким, дрожащим от ярости голосом пророкотал он. – Мерзавцы.