– Именно то, о чем ты думаешь. В Берлине я встретилась с Гансом Бухманном, человеком, которого все считали Серым Призраком.

– Это он тебе дал? – догадался папа. – Точь-в-точь как у бабушки.

– Да – и это не совпадение. Ганс знал Людвига. Они дружили с детства, и он рассказал мне, что Людвиг был не тем, за кого мы его принимали. Совсем не тем. Он был хорошим человеком, папа. Он сражался против Гитлера, а не за него.

Папа повернулся, чтобы посмотреть мне в глаза:

– Не понимаю. Как так?

– Он был членом немецкого Сопротивления, – объяснила я. – Но этого не знал никто, кроме Ганса.

Папа растерянно нахмурился:

– Он был членом Сопротивления?

– Да.

– Как ты узнала?

– Разыскала в Берлине Ганса, – пояснила я. – И он показал мне шкатулку. Он хранил ее на чердаке все эти годы. – Я помолчала, припоминая нашу встречу. – Поначалу он принял меня за бабушку. Сказал, что у нас с ней одно лицо.

– Это правда. Ты очень на нее похожа. – Папа смотрел на меня завороженно, словно никак не мог осмыслить эту новость.

Я открыла шкатулку:

– Загляни внутрь. – Я повернула ее к нему, и он начал перебирать то, что Людвиг хранил в память о бабушке: фотографии, газетную вырезку.

– Ты только посмотри на все это, – восхищенно протянул папа.

Я молча наблюдала, как он рассматривает фотографии и изучает корешки билетов в театр и кино.

– Очевидно, шкатулка что-то для него значила, – сказал папа, – раз он ее хранил. Но это его не оправдывает. Я не могу простить ему того, что произошло в штаб-квартире гестапо, – он ведь позволил им пытать ее. Она моя мать, и меня убивает одна только мысль о том, что они с ней делали.

– Меня тоже, – согласилась я, – но он правда спас ее, папа. Это он организовал засаду на тюремный фургон. Он подстроил ее спасение, и единственная причина, по которой она не знала об этом, заключалась в том, что он боялся за нее. Она бы отказалась улетать, если бы узнала. И, вероятно, он был прав. Она так бы и сделала. Она осталась бы во Франции и попыталась с ним связаться. Она поставила бы под угрозу не только свою свободу, но и жизнь.

У папы отвисла челюсть.

– Значит, все это – благодаря ему? – пробормотал он. – Но что же с ним стало?