Каждая новая волна становится все огромнее, огромнее, и это только вопрос времени, прежде чем на нас обрушится настоящее цунами и затопит всю эту часть острова.

Я оглядываюсь по сторонам, ища глазами Джуда, моих друзей, мою мать, но посреди всего этого шторма в этой толпе из сотен людей из разных времен это невозможно. Я не могу разглядеть ни черта.

По крайней мере до тех пор, пока моя мать не начинает выкрикивать мое имя в мегафон.

Я иду на этот зов, пробираясь сквозь толпу – и даже умудряюсь без проблем пройти мимо Жанов-Болванов, – пока не вижу мою всегда безупречную мать, которая теперь вымокла насквозь, волосы которой облепили ее голову, а лицо покрыто кровью, наверняка не ее собственной. Рядом с ней находится ее более молодая версия из прошлого – одетая в брюки в мелкую белую полоску и белую рубашку с пуговицами, с рюкзаком на плече – и ее версия из будущего, согбенная от старости с вязаным шерстяным пледом, накинутым на плечи.

Секунду я могу смотреть только на эти две версии моей матери, которых я даже не узнаю. Но затем мое внимание привлекает что-то другое, и, повернувшись, я вижу моего дядю Кристофера, стоящего рядом с ней. Подле него находится Джуд, который, судя по его лицу, так же разбит и сломлен, как я сама.

– Клементина! – Моя мать сама не своя от облегчения, когда она крепко обнимает меня. – О боже. Я так боялась, что эти кошмары…

Она замолкает, и я обнимаю ее в ответ, и, хотя я чувствую облегчение от того, что она в порядке, смотрю я только на Джуда, который глядит на меня, как будто я его единственный спасательный круг.

– Вот она! – ворчит дядя Кристофер. – С ней все хорошо. Теперь тебе настало время исполнить свою часть сделки, Джуд. Пошли.

Сперва Джуд как будто не слышит его, а просто продолжает смотреть на меня затравленными калейдоскопичными глазами.

– Клементина, – шепчет он, и я впервые нисколько не возражаю против того, что он назвал меня моим настоящим именем. Как я могу быть против, если в его устах оно звучит так, будто я самое важное – будто я единственное, – что есть на земле?

Даже зная, что он мне сказал, даже зная, что мы, не желая того, сделали, я не могу не потянуться к нему. Не могу не чувствовать, что он отчаянно мне нужен.

Он закрывает глаза, когда мои пальцы касаются его руки, и на его лице написана мука, надрывающая мое сердце.

– Джуд, – шепчу я, цепляясь за него, потому что чувствую, как он ускользает от меня. Даже до того, как он высвобождает свою руку из моей хватки.

И, когда он смотрит на меня на этот раз, его лицо лишено всякого выражения.