Его слова сокрушают меня.

Они разбивают меня вдребезги.

Они разрывают меня на куски и разрушают последние остатки любой стены, которую я когда-либо пыталась воздвигнуть между нами.

Ведь на самом деле Джуд любит брюссельскую капусту – Каспиан, бывало, дразнил его по этому поводу, когда мы были моложе.

А также это происходит потому, что я все еще вижу того маленького мальчика, сошедшего на остров с корабля в тот далекий давний день. Настороженные глаза, замкнутое лицо, голова, втянутая в плечи, как будто он каждую секунду ожидал удара.

– О, Джуд, – вырывается у меня. – Мне так жаль. Очень, очень жаль.

Он качает головой и с усилием сглатывает, пытаясь взять себя в руки.

– Он учил меня, как управлять ночными кошмарами, как втягивать их в себя и как справляться с ними, чтобы я мог обеспечивать безопасность людей.

Он делает выдох, затем в бессильной досаде запускает руку в свои волосы.

– У кошмаров дурная слава. Все боятся их, и никто не хочет, чтобы они ему снились. Но, если относиться к ним правильно, они не так уж плохи. Людям приходится переживать множество напастей, и кошмары помогают им справляться с проблемами до того, как эта хрень реально входит в их жизнь.

– Я никогда не думала о них в этом ключе.

Он смеется, но его смех невесел.

– Никто никогда не думает о них так. Но дело в том, что только тогда, когда я не делаю мою работу так, как полагается, когда я допускаю ошибки, – случается что-то действительно скверное.

В его глазах читается мука, она звучит в его голосе, ощущается в его осанке, как будто еще один удар может сломить его.

– Ты позволил одному кошмару вырваться на волю, когда умер твой отец? – спрашиваю я, осторожно положив ладонь на его руку выше локтя.

Он кивает.

– Мы провели целый день, тренируясь, и я был уверен, что полностью усвоил урок. Уверен, что я сумею сделать это самостоятельно. И посреди ночи я попытался сделать это сам, думая только об одном – как он будет гордиться мной, когда узнает. Вот только я упустил один кошмар, и…

Он замолкает, мотая головой.

– Тебе тогда было семь лет, – говорю я. – Семилетним детям свойственно допускать ошибки.

– Он умирал, истошно крича, – бесцветным голосом отвечает он. – Я не мог этого остановить. Не мог его спасти. Я мог только смотреть, как он умирает. Это было…