– И они тоже открыты?

– Все до единой, – рычит он.

– Ты же понимаешь, что это значит, не так ли? – спрашивает Реми, когда мы оба спускаемся на землю.

– Это значит, что мне следовало прикончить также и остальных троих, когда у меня была такая возможность, – небрежно бросает Иззи. Но в ее обыкновенно холодных глазах пылает ярость, которой я никогда не видела в них прежде.

И я ее не виню. Если бы кто-то из Жанов-Болванов появился здесь прямо сейчас, ей бы пришлось встать в очередь, потому что я более чем готова прикончить всех их сама.

То, что они сделали здесь, немыслимо. То, что они сделали здесь, это, это… Для того чтобы описать это, даже нет подходящих слов.

– Они выпустили кошмары на волю, – Джуд произносит вслух то, что мы уже поняли, думаю, потому, что ему необходимо услышать это. – Я не облажался и не дал им ускользнуть, когда пытался помочь тебе. Это сделали они.

– Да, – подтверждаю я, беря его за руку. – Это сделали они.

Он судорожно сглатывает, и впервые за те десять лет, что я знаю его, в его глазах появляются слезы.

– Я не убивал этих людей.

– Нет, – шепчу я, потому что его боль так же осязаема, как и его облегчение. – Их убил не ты. Это их вина. Это они их убили.

– Я не… – его голос срывается, и он пытается снова: – Я не убивал Еву.

– Нет Джуд. Это сделал не ты.

Он кивает и делает долгий судорожный выдох, пока остальные собираются вокруг него.

Я смотрю на их лица и вижу на них ту же ярость, которую испытываю сейчас сама. Потому что Джуд не заслуживает этого – как и все те, кто погиб.

Реми кладет руку Джуду на плечо и говорит:

– Итак, что ты хочешь теперь сделать?

Джуд отвечает не раздумывая:

– Я хочу привести этот гребаный гобелен в норму, пленить чудовищ, а затем скормить им всех этих Жанов-Болванов.

Луис кивает, затем разворачивает гобелен и расстилает его на столе, стоящем в центре погреба.