Саблин кривился: он не мог обсуждать вслух такие темы, тем более с женщинами. Он вспоминал, как бывшая жена разыскала его, умирающего, как приносила ему куриный бульон в чашке с надписью «Пей другую»…
Она жаловалась, что Саблин недостаточно ее любит, — он терялся перед несправедливостью таких обвинений. Для него любовь означала семью, а семья — это уважение, сотрудничество, дружба, верность. Все это было у Любочки — чего же ей не хватало? Единственное объяснение — самое мерзкое и нестерпимое, — она была недовольна им как мужчиной. Он и об этом ее спрашивал (и с ужасом ждал ответа), но Любочка лишь всплеснула руками: «Господи, ну какой ты приземленный! Не в этом дело! Не в этом!»
А в чем? Саблин тайком присматривался к Климу. Поначалу Нина отказала ему, но он сумел настоять на своем. И дело было не в деньгах — она прогнала его, когда он был богат. Наверное, секрет крылся в личном обаянии, а этим качеством Саблин никогда не обладал.
Тут бесполезно обижаться на судьбу: кому-то дано танцевать, а кто-то будет сидеть в углу; кто-то обладает легким характером, а кто-то уродился педантом и занудой. Саблин смирился со своей ущербностью точно так же, как с хромотой.
Вечера он проводил с Ниной и Климом — в их компании он хотя бы немного оттаивал. Играли на янтарный портсигар: в карты почти всегда выигрывал Рогов, а в шахматы — Саблин.
— Неправильная это игра, — сердился Клим после очередного разгрома. — Надо ввести в шахматы фигуру дракона: чтобы борьба велась ради него, а не ради уничтожения живой силы. Уничтожение — это грубо и глупо. Должен быть приз.
В этом и заключалась беда Саблина: он не понимал, за что ему надо бороться.
Клим и Нина жили от него через стену, и по ночам Саблин изнемогал, слыша отзвуки чужой страсти. Ему хотелось ударить кулаком в хлипкую перегородку, наорать на них: «Вы ведь в гостях, черт бы вас подрал!» Утром Нина выходила из комнаты — невыспавшаяся, но с особым, счастливо-отрешенным выражением на лице. Саблин угрюмо смотрел на нее, едва сдерживаясь, чтобы не спросить: «Что, интересно, вы будете делать, если забеременеете?»
А потом появлялась Любочка — заботливая, как садовница:
— Саблин, ты лекарство принял? Не забывай, пожалуйста. И когда пойдешь на службу, надень двое варежек, чтобы руки не застыли.
Хорошо, пусть будет побег, долгие недели во вшивых поездах, постоянная опасность быть ограбленным или убитым… Пусть будет фронт, обстрелы, обыски… но когда все это останется позади, не пожалеет ли он о своем решении? Не сойдет ли с ума от тоски по Любочке, по Нижнему Новгороду, по работе? Там, на