За ним теснились красноармейцы, еще какие-то люди.

— Доброй ночи. Извините, что побеспокоили.

Клим зевнул в кулак:

— Ничего.

Проводник вновь оглянулся, солдаты расступились, и в купе вошел… Осип.

Он все понял. Саблин в оцепенении слушал глухие удары сердца: «Вот и приехали…» Но Осип смотрел не на него, а на Клима.

— Так-так… Что ж ты Нинку с собой взял? — насмешливо спросил он. — Не боишься, что ее тут пристрелят?

Клим молчал, прикусив губу. Осип выдернул у него из рук документы, достал карманный фонарь и внимательно просмотрел бумаги. Потом с усилием разорвал всю пачку — и пропуска, и аргентинский паспорт.

Лицо его исказилось от нервной гримасы. Он направил фонарь Климу в глаза.

— Мне как сказали, что ты в четвертом вагоне, я сразу сюда… Вот, думал, дружка своего встречу — вместе на фронт поедем. — Осип обернулся к красноармейцам: — Они к белым пробираются — семейно, так сказать. Вы, Варфоломей Иванович, тоже к Деникину собрались? Любочка не нужна оказалась?

Саблин дергал себя за ворот гимнастерки, будто тот душил его.

— Обыскать здесь всё! — приказал Осип солдатам. — Прощупайте одежду, драгоценные камни могут быть в карандашах, в свечках, в хлебе; монеты прячут в подметках или обтягивают тканью и пришивают вместо пуговиц. А ты на выход, — приказал он Климу.

Нина вцепилась в него:

— Нет! Пожалуйста… не надо!

Осип отшвырнул ее так, что она ударилась о стол.

— Господа, да вы с ума сошли! — ахнула Софья Карловна.

Клима выволокли наружу.

— Стойте! — закричал Саблин. Растолкав солдат, он рванулся следом в коридор, в громыхающий тамбур.

— Открой дверь, чтоб кровью тут не напачкать, — велел Осип насмерть перепуганному проводнику.

Распахнутая дверь клацнула об обшарпанную стену. Пахнуло холодным воздухом, громче застучали колеса. Над прыгающей кромкой леса зеленело предрассветное небо.