На кухне появилась Лера, закутанная в плед. Она окинула нас тяжелым взглядом, вздохнула, всхлипнула и неожиданно заговорила. В тот день ее словоохотливость была на самом пике. Сначала Лера долго жаловалась на тяжелое детство, на все свои беды и напасти, потом переключилась на первого мужа, брак с которым был коротким, но бурным: побои, рождение сына и снова побои, его ультиматум свекру: «Забирайте свою потаскуху, пока я ее не убил». Жизнь с родителями и, наконец, тот счастливый трамвай, в котором ей встретился Сашка.

Тут у Леры случился приступ философии на тему одиноких душ и судьбоносных встреч:

— Мы с Сашей, как две половинки, — грустно пела она, — не успокоятся, пока друг друга не найдут. Нам повезло — мы встретились и жили душа в душу. Вот смотрю на других, — продолжала она, не давая опомниться, — живут без любви. А у меня каждый день бы как праздник! Как меня Саша любил! Он даже с работы звонил каждый час. Не мог без меня ни минуты. Вот какая у нас была любовь! Сижу теперь и думаю: хорошо, что все это случилось с ним, а не со мной… Я сильная, я выдержу, а Саша бы не перенес…

Я перевела взгляд с Леры на ее свекровь, пытаясь понять, кто более безумен: та, что несет этот бред или та, что кивает. Элла Ильинична всхлипнула, вытерла слезы, а Лера меж тем продолжала:

— За что мне все эти несчастья, разве я их заслужила? Никто меня так не любил! А теперь я осталась одна, — тут Лера возвела глаза, — Нет, только не он! Пусть лучше кто-то из детей!

Я подскочила с места:

— Выпей таблетку, ты не в себе!

— Кончились таблетки еще вчера, — процедила она и уставилась мне в лицо.

И было в этом взгляде столько усталости, и так ее утомляло мое бесконечное присутствие, что я немедленно вызвалась бежать в аптеку.

Когда я вернулась в квартиру, груженая транквилизаторами, антидепрессантами и прочей ересью, Лера находилась в эпицентре словесного потока. Говорила она размеренно в типичной обывательской манере. К этому моменту она уже полностью переключилась на Белякова, гада ползучего, на жену его Наташку, что пристегнулась, сволочь, перед самой аварией и осталась жива. Мое появление сменило ход Лериной мысли: потекли туманные аналогии и скользкие намеки. Тема вечных любовниц была раскрыта досконально, равно как участь ревнивых завистливых дур.

— Жалко Антона, — вздохнула она, — вот кому сейчас тяжело.

Я с подозрением покосилась на Леру:

— Мы тут все вместе, он один. Ему тяжелее всех.

Валерия поежилась:

— Сколько гадостей он сделал Саше! Сколько раз подставлял его, как подло себя вел!

— Да это все Амина! — вставила Элла Ильинична, — Она им вертела, как хотела.