Что Лера наплела Антону, осталось для меня загадкой, но только вышел он какой-то странный:

— Ты знаешь, я принял решение: я Сашкину семью не брошу и дом на Рублевке я тоже построю. Будем жить в нем все вместе, одной большой семьей: и Лера, и мама.

— Амину тоже позовем? — не удержалась я.

Он посмотрел на меня невидящим взглядом, открыл машину, бросил короткое:

— Лера, садись!

Я взорвалась:

— Пошел ты к черту вместе с твоей Лерой! То Лера, то Амина — меня здесь просто нет!

— Ну прости, ради Бога, я совсем замотался.

— Хорошо замотался, главное, правильно: и дом один на всех, и Лера. Можно я буду звать тебя Митей, чтобы тоже не путаться?

— Я же сказал, извини!

Я села в машину, открыла окно:

— Так что, мы едем или нет? Ты что, забыл, нам нужно строить дом для Леры, а по дороге заехать в церковь, если помнишь, у нас нет священника, и некому отпевать твоего брата.

Маленькая уютная церковь парила над обрывом, будто вынесенная на берег гигантской волной. От самых ворот ее веяло покоем. Редкие посетители крестились по дорожкам, тихо молились в храме. У иконы Девы Марии батюшка долго выслушивал прихожанку, потом миролюбиво и настойчиво ей что-то объяснял. Женщина поклонилась, поцеловала батюшке руку и пошла ставить свечку. Антон двинулся прямо на батюшку и вдруг остановился в нерешительности.

— Вижу, за утешением вы здесь, — промолвил старец.

— Беда у нас, батюшка, — начал Антон, — умер брат, а отпеть его некому.

— Некрещеный или руки на себя наложил?

— Некрещеный, — выдохнул Антон.

— Были в других храмах?

— Были.