На Маршанов убийство Саатбея произвело самое удручающее впечатление. Однако они не теряли присутствия духа: хорошо защищенные горными хребтами, словно окопавшиеся в огромном треугольнике Чхалта — Сакен — Ажара, Маршаны уповали на остроту своих шашек, меткость кремневок и — не в последнюю очередь, разумеется, — на султана. Все они, как один, облачились в траур по Саатбею.

Эшерские князья на время присмирели. Волей-неволей они были вынуждены публично выступить против султана и на словах — хотя бы так! — порвать с ним. Но каждый из них затаил звериную злобу против Келеша.

Кровавый исход долгой княжеской междоусобицы заставил насторожиться Кучука-эффенди. Приказчик Юсуф, первым сообщивший ему об убийстве, получил звонкую оплеуху.

Долговязый Юсуф, рабски преданный хозяину, заскулил и отошел в угол.

— Собака, — прорычал взбешенный Кучук, — повтори-ка еще раз!

В складках занавески, отделявшей жилую часть от торговой, показалась бледная Саида. Юсуф скороговоркой повторил свой бессвязный рассказ, предвкушая сладость новой затрещины (хозяйская рука всегда сладка, — учил его Кучук).

— И он погиб? — спросил купец, обливаясь холодным потом.

— Хозяин, — сказал дрожащий Юсуф, у которого ум зашел за разум, — я этого не могу знать. Мне известно одно: голова отделилась от туловища.

— Значит — погиб?

— Не знаю. Мне передавали, что отрубленная голова все повторяла: «Нет, нет, нет!»

«Избить этого балбеса — только себе в убыток», — подумал Кучук и подал Юсуфу знак, чтобы убирался отсюда.

Вслед за Саидой показался Мамед. Он решительно раздвинул занавеску и вплотную подошел к купцу.

— Кто убит? — спросил он.

— Князь Саатбей Диапш-ипа.

— Это его голова покатилась?

— Да.

Мамед мрачно заметил:

— Это очень скверно.

И оба в эту минуту невольно подумали о собственных головах.

— Надо бы встретиться с Бенсоном и Асланом. Вечером… Нет, лучше ночью, — уточнил Мамед.