Батал вложил шашку в ножны и отошел в сторону. Он улыбался своими немигающими глазами.

Все это случилось в мгновение ока: словно сверкнула молния, уничтожила непокорного — и погасла. Каждый, кто находился в этой комнате, независимо от своего отношения к Саатбею, содрогнулся при мысли, что Келеш пренебрег священным обычаем гостеприимства и набросил тень на свое имя… Чем искупит старый Келеш свое прегрешение?

18. НА ПЕПЕЛИЩЕ

18. НА ПЕПЕЛИЩЕ

Шестьдесят верст остались позади.

Серый апрельский рассвет. По обеим сторонам дороги кусты ежевики. Подковы звонко цокают. Где-то недалеко постукивает дятел. В холодном небе, нынче особенно низком и тяжелом, кружит коршун. Даже на востоке, где полагалось бы сверкать солнцу, — та же свинцовая муть, те же тяжелые облака и низкое небо.

Недалеко от Гудаут Даур встретил толпу оборванных пленных. Они брели по грязной дороге, жалкие и измученные. Руки у них были скручены за спинами, а ноги закованы в тяжелые кандалы. Пленных охраняли конные. Стража торопилась. Часто над толпою взвивались кнуты, и тяжелые стоны вырывались из мрачных рядов…

Даур посторонился, направив коня к самому краю дороги. Пропустив толпу, он окликнул конного, замыкавшего это жалкое шествие.

— Откуда они? — спросил он.

— Достались нам в жаркой стычке в горах, — ответил стражник.

— А куда их гоните?

— К морю, — последовал ответ. — Там их ждет корабль, а князя Келеша — неплохой барыш…

И стражник хлестнул своего коня.

Даура словно ножом по сердцу полоснули. «Кровавый барыш», — сказал он себе и, немного помедлив в раздумье, отправился дальше. Припомнился ему недавний случай на невольничьей ярмарке, и Даур почувствовал, что сердце его за последнее время стало более чутким к чужому горю и более нетерпимым к несправедливости. Может быть, наступала пора настоящей мужской зрелости?..

Еще десять верст остались позади.

Уже близко большое, спокойное озеро Инкит. Дорога круто сворачивает к морю.

Даур подгоняет коня. Конь скачет среди высоких камышей. В воздухе тучи комаров. Они здесь злые, как собаки…

Озерная, непривычная тишина…

Едет джигит и думает о своей возлюбленной. Образ ее, словно живой, перед его глазами…

А вот и песня, знакомая с детства, — поет ее крестьянин в лесу: