Казалось, он весь погружен в созерцание. Но в его голове бродили беспокойные мысли. Ему надоело посылать еженедельные донесения в Трапезунд, осточертел бесконечный сбор всякого рода сведений, подчас глупых и бесполезных. «Пора действовать, — подумал он, — а не пустяки собирать». С приездом Аслана, а главное, после убийства князя Саатбея дело приняло оборот, точно определяемый словами: «Не зевай». «Надо действовать без промедления», — решил Кучук.

Вот какими мыслями занят купец. А посмотришь со стороны — невольно скажешь: «Вот старый человек, утомленный дневными заботами, он дремлет после ужина, и мысли его текут плавно и спокойно». А при виде молодой турчанки, порхающей по комнате, непременно подумаешь: «Вот беззаботная юность, чистая, словно утренний воздух». Между тем Саида нетерпеливо ждет гостей, и ей, говоря откровенно, очень хочется увидеть того, с чьей судьбой хитрый Кучук, по-видимому, связал ее судьбу. Она уже примиралась с тем, что Даур — случайный человек на ее пути. Уйти к Дауру — значит навсегда похоронить мечту о богатой жизни. Даур хорош, он молод и силен. Но княжич… может быть, княжич ничуть не хуже стражника?..

Гости явились в точно условленное время. Они приходили поодиночке, осторожные, хмурые, озабоченные, можно было подумать, что слетаются вороны, черные, угрюмые вороны.

Первым появился Мамед. Его не видели в лавке с самого утра. Он озяб и потирал руки, словно торгаш на базаре. Молодой турок прошелся по всему городу, осмотрел крепость, повидал кого надо. Неразговорчивый по природе, он нынче казался просто немым. Мамед попросил кофе и даже не взглянул на Саиду, раздосадованный присутствием женщины среди мужчин.

— Ничего не поделаешь, Мамед, — оправдывался Кучук, — Юсуф занят своим делом, а чужих не хочется держать при себе.

Мамед был из той породы турок, которых вскормила жестокая тирания, неуклонно стремившаяся к расширению имперских владений. Саида испытывала невольное уважение к молчаливому Мамеду — человеку, несомненно, с большой будущностью.

На дворе моросил дождь. Облака ползли низко. Море было неподвижно, будто в него влили миллионы пудов дельфиньего жиру. А в комнате Кучука-эффенди — тепло и уютно…

— Какой чудесный уголок, — сказал Бенсон, входя в комнату и сбрасывая с себя плащ. — А кто эта дама?

Саида мелькнула и скрылась за складками занавески.

— Какая дама? — спросил турок.

— Вон та, — сказал инженер, указывая глазами на занавеску.

— Моя дочь.

Только сейчас англичанин приметил Мамеда, сидевшего в углу. Бенсон сухо поклонился, осторожно присел на стул, точно боялся, что стул развалится.