— Мне все еще нельзя по-настоящему руками пользоваться, — сообщила она.
У меня сердце только что не до колен упало.
— Я и не знал, что все настолько плохо.
— Вот, придется сделать несколько пересадок кожи. А после этого мне надо быть с ними очень осторожной. Пришлось сообразить, как нажимать кнопки на телефоне тем концом карандаша, где ластик. Я держала его между запястьями.
— Очень больно? Тебе много боли приходится терпеть? Ты мне расскажешь, как тебе приходилось, как сейчас твои дела? Я не знал и просто с ума сходил.
— Обязательно расскажу. Только, может, не сейчас, если это возможно.
— Тебе сейчас больно держать телефон?
— Он у меня включен на микрофон.
— A-а. Отлично. Так… — Я не очень-то знал, как сказать то, что я собирался сказать. — Так номер моего телефона у тебя все это время был?
— Да.
Долгая пауза. Впрочем, следовало высказать:
— Так это действительно была единственная причина, почему ты не звонила? Или были еще?
Молчание.
Не мне было нарушать его.
— Как сказать. Еще и тот факт, что я была не одна. Отец всегда находил кого-то, чтобы оставались со мной. Ведь так многого мне нельзя делать самой. Были и другие проблемы. Пришлось просить соседку купить мне заранее оплаченную телефонную карточку. Так, чтобы он ничего не заметил по счетам за телефон. Но, если говорить правду…
«Вот оно», — подумал я. Все внутри меня обратилось в бетон и сталь, готовясь к удару. Я опять подумал (или, может, просто почувствовал) о том телефонном сообщении, когда я наконец-то позвонил Керри. Мое молчание само сказало все, что ей нужно было знать. Звонок был просто подтверждением. Я напрягся в ожидании приступа, который, я чувствовал, надвигался.
— … вообще-то были два раза, когда я оставалась одна. Только ненадолго. И это было почти с самого начала. Меня пичкали болеутоляющим. Я чувствовала себя так, словно не могла ясно думать. Я знала, что ты спросишь меня, увидимся ли мы снова. Я не знала, что сказать. Мне нужно было побольше времени.
— Мы увидимся снова? — Никак не хотелось продлевать свои мучения.
— Видишь? Я права была.
Анат подождала, наверное, желая понять, рассмешила ли она меня. Хоть чуть-чуть. Только мне вовсе не хотелось смеяться.