— Голос у вас сонный.

— Я и спал.

— Там, где вы находитесь, время что, позднее?

— Я почти всю ночь не спал.

— Хорошо. Ладно. Все сонные привычки в сторону. Вы ни за что не угадаете, кто нынче утром переступил мой порог. Ровно в семь часов. Со всей своей свитой. Спорим, ни за что не догадаетесь.

— Спорим, что я даже не попытаюсь.

— Крис Керрикер. Плюс властительный папаша, плачущая мамаша и нервничающий адвокат. Ни с того ни с сего он представил новую версию событий. Вдруг неожиданно выяснилось, что он вполне мог и присутствовать той ночью, в конце концов.

— Это… невероятно, — опешил я. — Я все перепробовал, чтобы заставить его признаться в этом.

— Как мы все и заметили.

— Что изменилось?

— Две вещи. По его словам. Время. Полагаю, можно сносить груз чего-то подобного до поры, но время идет, и груз становится тяжелее. Но я не считаю это основным. По-моему, главным образом ему под кожу въелась эта статья в газете о вашем общем друге Винсе Баке.

— Точно. Знаю. Я читал ее.

— По-моему, она ему все спутала. Он рассказал мне, что ту ночь они называли «Ночью расплаты мусульманина». Такое изящное, слегка злонамеренное прозвище они ей дали. Считая, что кто-то должен расплатиться за то, что случилось с Винсом. Теперь выясняется, что рассчитаться они должны были бы с какой-нибудь белокурой, голубоглазой американской семьей. Очевидно, смерть Винса от рук врага была единственным, что заставляло его во всем этом участвовать. Вселяло в него чувство справедливости.

— Может, это и не путаница. Может, до него теперь и в самом деле дошло. Что не все вокруг такое черное и белое.

Мичелевски смешливо фыркнул:

— Я бы не заходил так далеко. Керрикер — вполне примитивный мыслитель. Я пару раз заглядывал ему в глаза и не разглядел в них ничего столь утонченного. Короче. Теперь вся ситуация в наших руках. Благодаря признанию Криса нынешнее утро стало вполне и вполне оправдательным для одного вашего кровного родича, которого мы все знаем и любим. А для кого-то другого оно таковым не станет. Если бы не кто-то с Беновой… способностью…

— Что Крис вам рассказал?

— Он все еще заявляет, что сам ключевой роли не играл, но по крайней мере признает, что и Бен — тоже. Говорит, что он держался вполне в сторонке… он — это Крис, а не Бен… слишком далеко, чтобы слышать большую часть из того, что говорилось, но он видел, как Джесперс лил бензин, и что уже тогда ему переставало нравиться, какой оборот принимает дело. По-моему, он не понимал, что ночь того и гляди обернется такими тяжелыми последствиями. Так что он уже готовился дать деру. А потом увидел, что произошло. По его словам, Бен, выражаясь точно, не бросил спичку. Сказал, что больше это походило на то, что Бен уронил спичку. Ее дал ему Джесперс, который все время подзуживал Бена сделать это, а Бен не делал, вот тогда Джесперс и типа… вы понимаете… рявкнул на Бена. От этого Бен занервничал, а когда Бен нервничает, то становится неловок. Вам это известно не хуже других.