Просканировал: верно, он. Только занимается теперь не штукатуркой вовсе, а курьером работает. Вот и спешит куда-то теперь с папкой документов под мышкой.
Ну спеши, спеши, добрый человек. Раньше ты меня боялся и хотел зарезать со страху, а теперь тебе всё равно. Блаженное, спасительное «всё равно».
Было тепло; неподалёку от входа в парк царила совершенно не зимняя картина: вокруг скамеек группировались пенсионеры и пели старые песни – иногда под баян, иногда даже с танцами.
Фархад остановился у одной из таких групп, загипнотизированный двумя старыми, подсушенными частушечниками.
Вспомнил, как в детстве соревновался с соседом в игре на флейте – кто сыграет быстрее и живее. Добыть бы инструмент и показать бы всем класс!
Сторонние зрители выделялись в толпе стариков, пугающей своей однородностью. Среди таких наблюдателей были стоявшие ровно напротив Фархада молодые мужчина и женщина, строго одетые, но выглядящие почему-то всё равно легкомысленно – то ли из-за того, что её волосы были сплетены в косу, то ли потому что у него наблюдалось лёгкое косоглазие.
Вдруг она широко, выразительно зевнула – чтобы скрыть смех, Фархаду пришлось присесть на корточки, спрятавшись за спинами двух бабушек.
Встала, чтобы задвинуть наконец шторы, остановилась у окна, заприметив что-то во дворе.
Рыжий франтоватый мужчина лет тридцати пяти напряженно наводил фокус внушительного объектива на сидящую на ветви ворону. Или не ворону? Возможно, он фотографировал издалека окно в такой же, как у Сони и Андрея, квартире – картина скучная и прозаическая, подумаешь, пятиэтажка.
Соня всмотрелась в внешний вид фотографа. Явно иностранец, выдавали не то движения, не то черты лица.
Щёлкнул – ворона вспорхнула – и медленно, слегка вперевалку, зашагал дальше. Соня улыбнулась и задвинула шторы.