– Чё за ботва? – нарушил тишину Шурик, вернувшийся из туалета.
Он переминался с ноги на ногу и, по старой привычке матерился под нос по-шахтёрски. Даже когда теплеет, африканцу в Москве холодно.
И вдруг глаза нашли, на чём отдохнуть: прямо перед носом сжались в объятии маленькая девушка и белобрысый нервный парень. Она облизнула палец и принялась что-то оттирать у него с лица.
Этот жест был искренним и свежим – таким, что он неожиданно рассентиментальничался и захотел как можно скорее обнять жену, да так, чтобы не оставалось пространства для вдоха.
Пока он об этом думал, те двое скрылись в метро.
– Пигментное пятно. Скоро стану пигмеем, – ответил он.
После теракта он стал заметно беспокойнее, чем был прежде. И неуклюжесть вылезала наружу всё чаще: то и дело где-то пачкался, что-то задевал, куда-то наступал. Оля постоянно его страховала.
Ему было невдомёк, что за зверь был на его месте, когда они ввязались во всю эту историю со взрывом в департаменте. Ну да, никто не погиб (Огородничий был в каком-то другом месте, а в результате взрыва был смещен с поста – по всему району разбросало компрометирующие документы – и был заменён ещё большим подлецом), но как вообще в голову могло прийти, что таким образом можно что-то исправить в государственной машине? По ночам он часто не мог заснуть, думая, каким чудом он не взял на себя страшнейший из грехов.
К ним приближалась молодая ещё женщина аж с тремя детьми. Один висел у неё на животе, второго она держала на руках, третий был в миниатюрной сидячей коляске.
С удивлением Паша обнаружил, что образ облепленной детьми хрупкой женщины его умиляет. Оля тоже оглянулась вслед матери и посмотрела обратно на Пашу. Молчали.