– Когда-нибудь и мы с тобой – … – говорили их взоры. – Быть может, даже скоро.
Но пока что надо было дождаться на станции кого-то из друзей, чтобы выехать наконец за продуктами для вечеринки.
Зачем-то переврали имя – и смотрела теперь на написанное на стакане «Кассандра» (хоть её имя звучало вовсе не похоже). Это, наверно, Саша? Или – Кася, на польский манер?
Перед глазами неслись наркотические и порнографические картинки из казалось бы уже давнего прошлого – все в молодости должны быть революционерами, а потом стать консерваторами? Это уж точно про меня, усмехнулась она.
Кто-то подмигнул ей. Она этого не видела, смотрела на кофейную толщу – но было очевидно: кто-то подмигивает. Огляделась: никого вокруг, кто мог бы это сделать. За столиками – погруженные в свои цифровые дела работники офисов.
Она так и не увидела, что за окном стоял седоватый кудрявый мужчина с повязкой на глазу – отсутствующим глазом он ей и подмигивал. Постоял какое-то время, да и пошёл куда-то по хлюпающей жиже.
Ей вдруг стало от этого эфемерного визита очень хорошо, нахлынул целый букет приятных ощущений. Она приподнялась над рутиной глупой кофейни – и увидела сразу всю свою жизнь. Ко всему удивлению, она строилась не на контрасте, а на гармонии.
Так ей было нужно запомнить это ощущение, что в голову пришла странная мысль снова написать что-нибудь в ЖЖ.
Он бродил по городу, вглядываясь своим чутким глазом в людей – искал, может ли кому-то помочь.
Хрен его знает, что это за дар такой, на самом деле, но Охо, как ему представлялось, разумно посудил, что лучше его будет направить на добрые дела, ведь человеческие невзгоды и радости – это то немногое, что объективно существует, а значит и то, чем кому-то определённо следует заниматься.
(Выглядеть он старался солидно, сохранив свою слегка даже пижонистую внешность профессора, чтобы перевязанный глаз не делал из него попрошайку)
Заприметил в толпе старого знакомого – да, это он, таджик Фёдор, он же Фархад, когда-то делал у него, тогда преподавателя Зенкевича, ремонт.