— Да, — говорит Гривано, — все верно. Как вы можете убедиться своими глазами, я мертв. Не далее как прошлой ночью я восстал из могилы с намерением проведать мою младшую сестру и, как покойный член семьи, имею полное право на посещение этой святой обители.

— Я еще раз вынуждена с вами попрощаться, дотторе.

— Тогда послушайте вот что, сестра. — Гривано придает голосу внушительности. — Я пришел к синьорине по просьбе ее родственника, сенатора Джакомо Контарини, чье имя вам должно быть известно. Он лично просил меня об этом при нашей последней встрече. Полагаю, он предупредил вас о моем визите. Если вы не в курсе, обратитесь к своей настоятельнице и заодно сообщите ей еще одно имя: меня зовут Веттор Гривано.

Следует долгая пауза, а затем дверь медленно отворяется.

Не потрудившись принять его мантию, монашка подводит Гривано к паре кресел с высокими прямыми спинками, зажигает масляную лампу на подставке между ними и уходит в глубину полутемного коридора, оставляя его в одиночестве. Кроме нескольких кресел и столиков, в просторном помещении приемной нет никакой мебели. Над холодным очагом висит выполненное в архаичном стиле изображение Екатерины Александрийской с золотым нимбом, поблескивающим в свете лампы, и пыточным колесом, рассыпающимся от прикосновения святой мученицы. Усевшись в одно из кресел, Гривано пристраивает на коленях сверток с зеркалом, а сверху кладет свою трость.

Засыпает он моментально, а когда, вздрогнув, пробуждается, то не сразу понимает, где находится. Раздается одиночный удар монастырского колокола, и ему вторят другие колокола снаружи, возвещая о начале вечерней молитвы, звуки которой сквозь стену доносятся до него из прилегающего храма. В коридоре слышны тихие голоса и шорох. Затем в приемной появляются монашка и Перрина, которая идет широким шагом, несвойственным благородной девице. Бледные руки монахини суетливо мечутся перед ее лицом, пытаясь на ходу поправить вуаль.

Когда Перрина замечает при свете лампы черную фигуру Гривано, в глазах ее вспыхивает радостное удивление, а губы складываются в слово, которое, однако, с них так и не слетает. А когда еще через пару шагов она всматривается в его лицо, удивление сменяется растерянностью и тревогой.

— Дотторе Гривано? — произносит она.

Трость с грохотом падает на пол, когда он встает для приветствия. Отвешивая глубокий поклон, он для большей устойчивости держится рукой за спинку кресла.

— Да, синьорина, — говорит он, — это я.

— Какая приятная неожиданность, — говорит она. — Я рада, что вы решили меня навестить. Но в чем состоит важное и срочное дело, которое привело вас сюда в столь неподходящий для визитов час?