Они причаливают к набережной, и Гривано, расплатившись, выбирается из лодки. Беспокоясь о сохранности зеркала, он обеими руками прижимает к груди сверток и, как следствие, забывает о своей трости, которую потом приносит гондольер, нагнав его уже на площади Санта-Джустина. Гривано благодарит его и вознаграждает за хлопоты.

Он не собирался заглядывать в старую церковь на площади, однако это происходит как бы само собой. Продвигаясь по разбитому полу от одного искрящегося пылинками солнечного луча до другого, он думает о Лепанто. Вспоминается капитан Буа в кирасе и шлеме: «Святая Джустина, сегодня, в день твоего праздника, мы молим тебя испросить для нас благословение Господне, ибо мы защищаем христианские добродетели нашей великой Республики от дикарей-нехристей». Вспоминается рукопожатие под летящими брызгами, которыми они обменялись с Жаворонком, — то был последний славный момент перед тем, как над волнами разнесся гром барабанов и цимбал, им ответили рожки и трубы с христианских галер, а потом строй кораблей смешался — и начался невообразимый ужас. Первого человека он убил выстрелом почти в упор, снеся голову вместе с чалмой, ошметки которой рассеялись по воде за бортом. Помнится скользкая красно-коричневая палуба и ноги по щиколотку в кровавом месиве. Жаворонок, исступленно бьющий уже мертвого янычара чьей-то оторванной по локоть рукой под свист пролетающих мимо ядер. Чудовищный грохот, когда «Христос Вседержитель» взорвал свой пороховой погреб, заодно разнеся в щепки облепившие его турецкие галеры; куски дерева, железа и плоти, летящие из облака дыма. Залив, охваченный огнем; обломки кораблей, прибиваемые ветром друг к другу, как лепестки на поверхности пруда или сливающиеся капельки разбрызганной ртути. И позднее — он сам во мраке трюма, полуослепший от слез, лихорадочно разыскивающий аттестат Жаворонка под шум боя и вопли турок, уже захвативших верхнюю палубу…

Гривано начинает испытывать голод. Снаружи, сразу за растрескавшейся апсидой храма, обнаруживается трактир, где подают мясо зажаренного на вертеле козленка с черствым хлебом и посредственным красным вином. Из посетителей здесь, помимо него, лишь четверо угрюмых работников Арсенала, которые исподтишка играют в кости, сложив под ногами тюки с древесной стружкой. При появлении в дверях Гривано они прерывают игру и молча, без спешки убирают со стола стаканчик с костями и рассыпанные монеты. Не секрет, что по всему городу возникает все больше полуподпольных игорных заведений, но то, что эти люди кощунственно играют под самыми стенами церкви, лишний раз говорит о безразличии местных к тому, что она собой символизирует. Под недовольными взглядами рабочих Гривано быстро управляется со своей порцией, встает из-за стола и — подкрепившийся, взбодренный вином — направляется к игрокам.