Он вышел из кухни, даже не взглянув в мою сторону, прошел в комнату Максима и закрыл за собой дверь. Мир вокруг меня рушился, раскалывался на части… Но сына я не отдам, пусть хоть милицию приведут! Я рванулась в детскую, схватила Максима, собиравшего в портфель учебники, и прижала его к себе:

– Я не пущу! Это мой сын! Мой, понимаете? И уходите отсюда, пока я в самом деле чего-нибудь не отколола! И больше никогда, слышите – никогда не приходите сюда! Ни вы, ни ваш сын! Я не желаю вас видеть!

– Пусти меня! – вырывался Максим. – Пусти, я поеду с дедом!

– Нет! – заорала я еще громче. – Убирайтесь!

Свекор тяжело вздохнул, повернулся и пошел в прихожую. Я толкнула Максима на кровать, выскочила из детской и заперла комнату снаружи, потом схватила с вешалки дубленку и шапку свекра и, открыв входную дверь, вышвырнула вещи на площадку:

– Вон!!! Вон из моего дома! – я уже визжала, как обезумевшая, топала ногами и не могла остановиться.

Свекор по-прежнему не сказал ни слова, протиснулся мимо меня, и я с силой захлопнула дверь, отрезав его от себя.

В комнате, срывая голос, истерично кричал Максим, молотил кулаками по запертой двери:

– Выпусти! Выпусти меня отсюда! Выпусти, я пойду с дедом! Я не хочу жить с тобой, ты злая, злая!

От этих его криков у меня разрывалась голова, и болело сердце, я хватала ртом воздух и не могла надышаться. Максим понемногу успокоился и затих, я открыла дверь и вошла. Сын лежал на кровати лицом в подушку, всхлипывал и вздрагивал всем телом. Опустившись рядом с ним, я положила руку ему на спину, но он вырвался и сел, отодвинувшись от меня к стене.

– Максим…

– Я не хочу разговаривать с тобой! – сказал он звонким, ясным голосом. – Я хочу жить с дедом.

– Сынок, о чем ты говоришь? – взмолилась я. – Разве тебе плохо со мной?

– Да, мне плохо. Ты злая, зачем ты выгнала деда? Зачем ты постоянно говоришь про папу плохое? Я не хочу с тобой жить.

Я тяжело поднялась и побрела из детской, как собака, которую пнул хозяин. В душе все опустело… Мой сын ненавидел меня… Зачем жить? И как жить – с этим?

Артем.

С Юлькой творилось что-то, и я никак не мог понять, что именно. Она стала замкнутой, серьезной и молчаливой, хотя раньше, даже года два назад, была совершенно другой. Сначала я приписал это проблемам с отчимом, но потом и теща, и сама Юлька убедили меня в обратном. При всем моем негативном отношении к этому человеку возводить напраслину я не хотел, да и не мог – он прекрасно относился к моей дочери, забирал иногда из школы, а пару раз я видел, как он вечером с коляской прогуливается возле ДК, ожидая окончания тренировки. И теща, заезжавшая к ним регулярно, тоже говорила, что он не обижает Юльку, а та вообще слова не дает сказать против. Так и смотрит настороженно, как бы довольно резкая и прямолинейная Валентина Николаевна не сказала чего-нибудь в его адрес. Словом, в семье у Юльки все было даже лучше, чем можно было ожидать.