Поглаживая ладонью прохладные перила, Чингиз поднялся на площадку шестого этажа.

Гаммы звучали громче.

Глухую металлическую дверь без номера оживляли только кнопка звонка и два неприметных замочных отверстия. За годы своей жизни в Ленинграде Чингиз виделся с дадей Курбаном лет пять-шесть назад, еще до армии. Дядя жил в Ковенском переулке с русской женой и дочерью Наргиз. Дядя тогда работал на винзаводе «Самтрест». Потом крупно прокрлолся и уехал в Баку, но там не прижился — подросло новое поколение, со своими заботами, круговой порукой, крутыми делами. Дядя вернулся в Ленинград и пристроился в управление городских рынков инспектором. Чингиз не общался с дядей, Чингиза тяготил его характер — насмешливый, неврастеничный, а главное — коробило отношение дяди к родителям Чингиза… Из четырех братьев и сестер дядя Курбан был самым младшим, избалованным, хулиганистым — вечная головная боль всех родственников. Но долго он им не докучал, закончил торговый техникум и уехал в Тамбов, где и пропал, — несколько лет о нем ничего не было известно, — а потом оказался в Ленинграде. Там и жил последние лет пятнадцать. Родители Чингиза без энтузиазма относились к возможной дружбе племянника с дядей. Особенно после того, как узнали, что дядя пытался привадить племянника к каким-то своим шахерам-махерам на винном заводе, приглашая Чингиза поработать в отделе сбыта. Чингиз под давлением матери не принял приглашение, чем весьма разъярил дядю Курбана, и тот, в запале, не очень лестно отозвался о родителях Чингиза — отношения были прерваны. Ходили слухи, что дядя не последняя фигура в криминальных структурах, что создали горячие южные головы на холодных северных берегах. А еще был слух, что дядю Курбана пристрелили. Чингиз воспользовался номером телефона, который оставил дядя на поминках бабушки Лятифы. Позвонил. Услышав глуховатый знакомый голос дяди, повесил трубку. Не так прост дядя Курбан, чтобы его пристрелили…

Бабушка умерла весной прошлого года, и в Ленкорань на похороны съехались родственники. Приехал и дядя Курбан. Чингиз увидел дядю после стольких лет отчуждения. Среди многочисленной родни, запрудившей двор по улице имени Двадцати Шести Бакинских Комиссаров, дядя в строгом черном костюме выглядел как ворон в стае голубей. Внимание Чингиза привлекли два молодых человека, что неотступно следовали за дядей. «Телохранители, — пояснил кто-то из родственников с уважением. — Курбан-муаллим — очень важный человек». Затраты, связанные с похоронами и поминками, дядя взял на себя, как ни протестовали родственники. Те поерепенились, а потом дружно решили: «Хочет взять все на себя, пусть берет. Покойница так мало радости видела от своего шального младшего сына, что вправе получить от него сполна хотя бы после смерти». Поминки справляли с размахом — резали баранов, варили плов в огромных казанах, — половина Ленкорани побывала в те дни на улице имени Двадцати Шести Бакинских Комиссаров. Во время поминок дядя пригласил Чингиза в лимонник — у бабушки во дворе раскинулась целая роща лимонных деревьев — и сказал, что он в курсе того, как Чингиз делает бизнес, и рад этому. Если понадобится помощь, пусть Чингиз помнит, что у него есть дядя Курбан, младший брат матери, и дал телефон своей новой квартиры на улице Достоевского. Чингиз тогда примирительно кивнул — смерть бабушки как-то сгладила разлад. Честно говоря, он и забыл, из-за чего надулся на дядю Курбана, прошло столько лет…