«Теперь всегда будет так, — подумал Рафинад, — как задержусь — истерика. После аварии, в которую попали когда-то родители, их, конечно, понять можно. Но Инга?!» Рафинаду было приятно Ингино беспокойство. Может быть, спуститься, поискать ее вокруг дома?

— Вы всегда будете паниковать, если я где-нибудь задержусь на полчаса?

— Можешь вообще не появляться дома, — прохныкала из глубины комнаты Галина Олеговна. — Вместе со своей женой.

Рафинад насторожился. Интонация голоса матери не очень его взбадривала.

— Ты зайди, зайди, не торчи на пороге, — проворчал Наум Соломонович.

— Я не переобулся.

— Ничего. После того как мне наследили в душу, можешь зайти в чем есть, — продолжала хныкать Галина Олеговна.

Рафинад вошел. Мать лежала на диване, положив голову на высокую подушку. Крашеные волосы оперно рассыпались по белой наволочке. Так, вероятно, умирала Дездемона. О чем Рафинад незамедлительно сообщил.

— Босяк! — осадил Наум Соломонович. — Хороший ты нам устроил театр на старости лет.

— Нюма! — приструнила мать, изменив тон, — у нее всегда менялся тон, когда обращалась к мужу. — Не торопись, Нюма. Отмерь лучше еще немного капель из того желтого флакончика… А что я ей сказала? Я сказала всего два-три слова. Я сказала, что кроме нее в этом доме еще живут люди, которым, вероятно, тоже нужна ванна под вечер. И все! Два-три слова. Так она открыла такой рот…

— Галя… не надо прибавлять, — Наум Соломонович отважно посмотрел на жену и развел в стороны руки — в одной руке он держал желтый флакончик, в другой рюмку. — В начале она ничем особо грубым не ответила. Даже наоборот, извинилась…

— Да, но каким тоном?! Таким тоном извиняются в прокуратуре… А ты, Нюма, как всегда! — вспыхнула Галина Олеговна. — Правдист! Что можно ждать от человека, который всю жизнь выписывает газету «Правда»?

— О! — воскликнул Наум Соломонович, продолжая отсчитывать капли.

— Пусть так! Да! В начале она извинилась. Но потом?! Когда я пригласила ее к столу…

Наум Соломонович вновь тяжело вздохнул. Видно, в изложении Галины Олеговны он опять уловил неточность. Но сдержался. Бывшая солистка Ленконцерта бросила на стоматолога жуткий взгляд.

— Что она сказала? — не выдержал Наум Соломонович. — Она только и сказала, что не любит суп с клецками.

— Она сказала, что клецки у нее выскальзывают изо рта, — строго поправила мать. — С явно антисемитским намеком. Что клецки — это еврейская еда…

— Хватит! — взвизгнул Рафинад резко и неожиданно. — Хватит! Ты стала святее римского папы, Галина Олеговна Пястная. Надоело! Одно и то же. Хватит!