Так после больницы Андрей попал в один из подмосковных санаториев.

Размещался этот санаторий во дворце бывшего помещика, графа или князя, в густом старом лесу, на высоком берегу речки. Выгнутый некрутой подковой двухэтажный дом с анфиладой комнат по обе стороны застланного дорогим паркетом коридора, мраморными ступеньками, лепными карнизами и потолками и белой колоннадой по фасаду. А вокруг, перевалив за далекие горизонты, раскинулись волнистые, сизовато-зеленые холмы, покрытые могучими сосновыми, еловыми и березовыми борами.

Морозы в том году прижали крепкие и бодрые. Снега выпало много. И Андрею, когда он уже тверже стал на ноги, посоветовали как можно дольше бывать на воздухе и приучили к лыжам.

Лыжи, почти не известное и совсем не используемое средство передвижения в его краях, парню сразу понравились. Кроме всего прочего лыжи давали ему возможность проводить долгое время наедине, часами петлять по лесным тропинкам и просекам, беззвучно, будто на лодке, скользя между высокими белыми сугробами, любоваться окружающей красотой и мечтать, думать, угадывать и загадывать наперед. За дорогой он не следил, как идти, не запоминал и даже не думал об этом. Просто, выйдя из санаторного подворья и сразу же нырнув в заросли молодого заснеженного ельника, ложился на курс проложенной лыжни и отдавался на волю свободного, легкого течения послушных лыж. Маршрут, казалось, каждый день новый, с каждым днем все более привлекательный, и вместе с тем постоянный, десятилетиями выверенный, с первого же шага, отдаляясь от санатория, в то же время уверенно направлял лыжника в тот же санаторий. Таких маршрутов по чистому, нетронутому снегу было проложено три — на десять, пятнадцать и двадцать пять километров. Все они начинались с одной точки в густом ельнике сразу за низеньким турникетом и, изгибаясь еле заметным для глаза полукругом, забирая постепенно влево и влево; приводили через несколько часов к тому же санаторному турникету. В первом, десятикилометровом, лыжня отклонялась от основного курса сравнительно совсем недалеко в ослепительно белую березовую рощицу, второй километров через пять огибал лесное, окруженное старым ольшаником большое озеро, а третий, еще дальше, пересекал темный, тихий, будто завороженный колдунами сосновый бор.

Обычно лыжники ходили здесь в одиночку, лишь иногда по двое и по трое. Андрею сразу же полюбилось ощущение уютного одиночества, затерянности в бесконечной чаще леса. Вокруг царит такая глубокая, такая торжественная тишина, что в ней незаметно растворяется и легкое шуршание лыж по сыпучему, сухому снегу. Идешь-плывешь, будто во сне, между стройных стволов-свечей с зелеными языками пламени вершин высоко над головой, между лапчатых ярко-зеленых молодых елочек, в веселом, сверкающем мерцании белых, разукрашенных пятнами-веснушками березовых рощ.