Этот просмоленный дочерна крест среди необозримых казахских степей стал как бы межой, которая разделила Евину жизнь на две неравные части. С этой межи началась совсем другая, тоже нелегкая, сложная, а порой такая стремительная, что от этой стремительности даже дух захватывало, новая жизнь.

Крест она поставила как последнюю дань отцу, потому что всегда чувствовала: совершив акт отречения от сана ради детей, в душе отец остался человеком верующим. И она, неверующая Ева, постоянно чувствовала какую-то свою вину перед отцом. И каждый раз, когда изредка навещала могилу отца, пока жила в степи, и потом, значительно позже, когда на месте центральной усадьбы сверкал среди яркой зелени большой белый город, а вокруг возвышались буровые и нефтяные вышки, она всегда мысленно повторяла: «Спасибо вам, отец, что вы сделали все, что смогли, чтобы облегчить нам, детям вашим, путь в новую жизнь. Спасибо, и простите…»

Он, как это оказалось в конце первого года учебы, знал уже немало. Например, то, что «китайская грамота» у специалистов называется синологией, что в изучении восточных и европейских языков, по сути, ничего общего. Кроме, конечно, одного — присутствия у изучающего глубокой заинтересованности, любви к делу, огромного трудолюбия. Низенький, сухощавый гномик с голым розовым теменем и густым, как у цыпленка, пушком на висках и затылке, иронично поглядывая из-за стеклышек пенсне холодноватыми, узенькими и по-восточному продолговатыми глазами, не очень надеясь на то, что из его ученика выйдет толк, с самого начала, с первого же иероглифа, посоветовал прежде всего думать о любви к делу и большом трудолюбии. Последнее Андрей понимал и, в конце концов, умел. А вот как можно любить дело, которого не знаешь и не понимаешь? «Ничего, — холодно улыбнулся гномик, прозванный студентами еще «китайцем» и «Чан Кайши», — ничего. В мои времена, знаете, еще до Октябрьской революции, женились не по любви, а по родительскому велению. Дескать, стерпится — слюбится… Кто его знает, может, в данном случае будем иметь дело именно с таким случаем».

На самом деле гномик был не «Чан Кайши», даже не китайцем, а старым профессором-синологом, большим специалистом своего дела. Вдобавок ко всему он обладал крепким характером и железной системой, положенной в фундамент учебного процесса. Система эта состояла из нескольких афоризмов и называлась у студентов старших курсов: «Так говорил Заратустра». В силу того что у студентов никакой подготовки, а тем более симпатии к синологии не было, система начиналась с уже упоминавшегося «стерпится — слюбится». Вторая ступенька — «терпение и труд все перетрут», третья — «желание и последовательность — от простого к более трудному», четвертая — «воловье упрямство» и пятая — «учись работать самостоятельно»…