Так, воспринимая мир по-новому, не буднично, будто впервые по-настоящему всматриваясь в окружающую жизнь сквозь душевную размягченность и тихие слезы, восприняла она и смерть отца. Когда уже начала выздоравливать и чувствовать себя лучше, женщины просто, без всяких приготовлений и предупреждений, как это спокон веку ведется у простых, трудовых людей, сказали ей об этом. Ева и это страшное известие восприняла словно просеянным сквозь густую сетку обессиленного умиления, как нечто не совсем реальное, ненастоящее… и отреагировала, как и на все в то время, лишь тихими и обильными слезами, в которых растворялись и жгучая боль, и страшное отчаяние.

Только значительно позднее, когда в степи началась оттепель и когда она впервые могла уже без посторонней помощи ступить за порог барака, девушка по-настоящему поняла, что произошло, и до конца ощутила острую боль и всю невозвратимость утраты.

Остановилась на пороге по-весеннему широко открытых дверей.

Высокое мартовское солнце стояло в самом зените глубокого голубого неба. Степь вокруг мерцала, менялась, искрилась озерами талой воды и полосами осевшего, в фиолетовых переливах, снега. Ева стояла, щуря глаза от этого необычного мерцания, и неотрывно всматривалась в еле заметный темный и голый холм. Снег с него уже сошел. Земля под солнцем слегка парила. На холме, на самой его верхушке, одиноко темнела могилка, невысокий, в не обтаявших еще комьях снега бугорок серой глинистой земли… Так, на том степном холме, рядом с возводящимся новым человеческим жильем появилось и новое кладбище, была вырыта первая могила, в которой лежит первый в этом селении покойник — ее, Евин, отец… И она всем сердцем поняла эту горькую правду. И этот солнечный мартовский день с ослепительным солнцем, голубым небом, сиреневыми облачками и серебристыми весенними озерцами поплыл перед ее глазами куда-то в сторону, начал темнеть.

Потом, когда ее подхватили на руки, внесли в помещение и уложили в постель, пожилая женщина, фамилию которой Ева давно забыла, хотя лицо ее, по-матерински ласковое, и сейчас стоит перед глазами, утешала девушку:

— Не плачь, доченька, не тревожь его души… Смерть его была такой легкой, что он ее, наверное, и не заметил. Дай боже каждому такую легкую смерть.

Позже, когда земля совсем оттаяла, а степь вокруг вспыхнула пламенем синих и красных тюльпанов, Ева выпросила у директора два дубовых столбика, завезенных сюда, на строительство, неизвестно из какого далекого края. Хлопцы-трактористы, прибывшие сюда недавно прямо с городских курсов, гладко острогали и крепко просмолили эти столбики. Ева собственноручно раскаленным в кузнице железным прутом выжгла на поперечной крестовине: «А. П. Нагорный. 1879—1932» — и врыла крест в изголовье могилы отца.