Родным домом, пристанищем для Евы с того времени, когда оборвалась ее «генеральская идиллия», стала Средняя Азия, а человеческой средой — врачи и военнослужащие окружного военного госпиталя, по-настоящему интернациональный коллектив, состоящий из русских, казахов, украинцев, туркменов, узбеков, таджиков. Она десятилетиями врастала в эту среду, вросла прочно, и эта среда стала для нее привычной и родной. Пустила в нее глубокие корни, обзавелась еще одной родной могилкой на военном кладбище.

Андрей Павлович, видимо, перехвалил свою жену, хотя и был около двух десятков лет вроде бы крепким и бодрым. Хвалился, что жена «сшила» его надежно, не менее как на сто лет. Жил, работал, не жаловался, а потом все вдруг начало рваться и расползаться «по всем швам». Болезнь мучила его с полгода. Сделали ему за это время две операции… Хотя, вернее, одну. Потому что второй раз лишь разрезали и снова зашили. Оперировали другие, Ева уже не смогла, не нашла в себе силы. После этого недолго, но страшно мучили его боли, но он, как и прежде, держался, не раскисал. Перед смертью почти две недели Ева не отходила от него ни днем ни ночью…

Умер на ее глазах, тихо и спокойно в полном сознании, не оставив после себя ни детей жене, ни внуков родителям. Перед смертью просил ее, чтобы не забывала и по возможности поддерживала его старых родителей. Ева вызвала их телеграммой. Они прилетели самолетом измученные, бледные, едва держась на ногах. Успели только на похороны…

Теперь вот, два года спустя после смерти мужа, взяла двухнедельный отпуск, навестила их. Прожила две недели в Каменной Гребле, подбадривая совсем уже немощных пенсионеров. Старику восемьдесят шесть, старушке, некогда полной и круглолицей, а теперь сухонькой и тоненькой, как девочка, — восемьдесят третий. Для них эти две недели, говорили они, были сплошным праздником. Вместе встретили Новый год, а второго января, пообедав, выбралась в дорогу, нагруженная горой сельских гостинцев, и печеных, и вареных, и соленых, и копченых. И брать рук не хватает, и отказаться совесть не позволяет…

В Каменную Греблю добиралась с юга, из Старгородского аэропорта, а назад — не выдержала — захотелось поехать через Петриковку на Скальное, по той старой, хорошо знакомой им обоим дороге. Только на этот раз уже не пешком, а на колхозном газике, и не по заснеженному грейдеру, а по хорошо расчищенной шоссейке.

Двенадцать километров от Каменной Гребли до Петриковки промчались одним духом. Ждала этой встречи с таким неожиданно острым волнением, что даже сердце заходилось. А приехала — и не узнала. Вспоминала все, как тут было тогда и представлялось все эти десятилетия. Но газик, выскочив из ложбинки на заснеженный холм, остановился перед каким-то двухэтажным кирпичным зданием с цинковой крышей и широкими окнами, пока еще ничем не обгороженным.