Усевшись в свое кресло и усадив дам рядом с собой — старшая была, видимо, женой, а та, что моложе, ее подругой или сестрой, — старательно приладив на носу пенсне, удобно разложив напечатанный на блестящей меловой бумаге текст выступления и придвинув к себе микрофон, Белаунде окинул внимательным взглядом огромный овальный стол зала заседаний и, видимо довольный тем, что людей собралось много, слегка откашлялся.

Свое выступление он начал с заявления: он, Белаунде, убежден в том, что намерения советского коллеги и инициатива Советского Союза вполне искренни, но, к сожалению, они относятся к тем добрым намерениям, которыми, как сказал великий Данте, вымощена дорога в ад…

На какую-то минуту Белаунде умолк. Уловив откуда-то сбоку сочувственный смешок, чью-то иронически-веселую реплику, он даже бровью не повел. Он, Белаунде, абсолютно убежден в субъективно хороших намерениях и искренних стремлениях русских деятелей семнадцатого года. Однако… И затем пошло обстоятельное, щедро иллюстрированное множеством исторических примеров, параллелей и аналогий изложение того, что представляет собою такое политическое и историческое явление, как бонапартизм… Дальше все эти выкладки, исторические примеры и аналогии добрый час примерялись к деятелям Советского Союза, его государственному строю, политике, истории Коммунистической партии, диктатуре пролетариата.

К сути дела все это, казалось, не имело ни малейшего отношения, однако так лишь казалось. На самом же деле празднословие болтливого перуанца довольно точно направлялось прежде всего на поддержку атмосферы вражды и недоверия между народами и странами. А следовательно, и прежде всего на раздувание ненавистной и осточертевшей народам мира атмосферы «холодной войны».

В своей речи Белаунде, стремясь прежде всего угодить Даллесу, как и всегда, до смешного «пересолил». «Пересолил» так, что даже его сторонники и вдохновители почувствовали себя не совсем удобно. Свидетельствовала об этом и неловкая тишина, в которой оратор закончил свое выступление. И все же, что ни говори, а свою задачу — столкнуть жизненно необходимую, важнейшую для мира и безопасности народов дискуссию в тупик празднословия — он в значительной мере выполнил.

Андрей Лысогор, человек в ооновских кругах новый, почувствовал это особенно остро и отреагировал немедленно. Он поднял вверх зажатый в руке ооновский желтый карандаш, попросив слово для реплики-ответа.

Эта его реплика и стала, собственно, первой речью Андрея в стенах ООН. Как и следовало ожидать, прозвучала она в стиле того времени и тех дипломатических норм — беспощадно иронично и остро́.