Тетя Иштенеш, служительница купальни, в своем неизменном красном платке открыла им кабинки, сначала отцу, потом сыну — ту, в которой обычно переодевалась мать.

Пляж был пуст: только они да еще какой-то парень, чинивший старую лодку; сидя на земле, он распрямлял ржавые гвозди.

Янчи разделся первым.

Он вышел из кабинки и в замешательстве, не зная, что делать, стал разглядывать свои ноги так пристально, будто впервые их увидел. Войти без отца в вожделенную воду он не посмел.

Шухайда, уже отрастивший брюшко, но еще мускулистый, вышел в своих вишнево-алых трусах, выпятив чернявую волосатую грудь, всегда поражавшую мальчика.

Янчи взглянул ему в лицо, пытаясь понять, можно ли искупаться. Но ничего не увидел. Уж очень блестели стекла пенсне в золотой оправе.

Растерянно смотрел он, как отец входит в воду.

Лишь когда Шухайда бросил через плечо: «Можешь купаться», — Янчи поплелся за ним.

Он шел на шаг от отца. Не окунался, не плавал по-лягушачьи, как обычно, а брел по воде, ожидая отцовских указаний. Заметив это, Шухайда презрительно, угрюмо бросил:

— Трусишь?

— Нет.

— Чего ж тогда стоишь как чурбан?

У сваи, где они остановились, вода была мальчику по грудь, отцу — чуть выше пояса. Оба окунулись, наслаждаясь ласковым прикосновением теплого озера: зеленая вода вскипела вокруг них, как молоко.

Шухайда блаженствовал, им овладело задорное, игривое настроение.

— А ты, братец, трус.

— Нет.

Он тут же сгреб сына в охапку и подбросил.

Янчи взлетел в воздух и задом шлепнулся в воду. Вода, бурля, расступилась и с таинственным ропотом сомкнулась над ним. Прошло несколько секунд, прежде чем он вынырнул, фыркая и отплевываясь. В первые мгновенья он ничего не видел и тер кулаками глаза.

— Что, не нравится?

— Нравится.