— Эй! — завопил он, не узнавая собственного голоса, — Его нигде нет!

Парень на берегу, вколачивавший гвозди в лодку, приложил ладонь к уху.

— Чего?

— Нет нигде! — Прохрипел в отчаянии Шухайда.

— Кого?

— Не найду! На помощь! — закричал Шухайда что было сил.

Парень положил молоток на банку, снял брюки — не хотелось мочить — и вошел в воду. Он спешил, но Шухайде казалось, что парень едва двигается. Сам он нырнул раз и другой, на коленях обшаривая дно, отполз немного, но, испугавшись, что слишком удалился от прежнего места, вернулся, словно охраняя его. Голова у него закружилась, и, чтобы не упасть, он ухватился за сваю.

Когда парень подошел, Шухайда только хрипло дышал и не мог толком ответить на его расспросы.

Оба лишь бесцельно бродили в воде взад-вперед.

На берегу ломала руки тетя Иштенеш.

На крики сбежалось человек тридцать, принесли багры, сети, даже лодку послали к месту происшествия, что было излишним на таком мелководье.

Вскоре весть, что кто-то утонул, облетела окрестность. Уже как о свершившемся факте.

А госпожа Шухайда, посидев в садике среди турецких гвоздик, наконец отложила вязание. Она зашла в темную комнатку, где Янчи недавно искал свои трусы, и, закрыв дверь, направилась к озеру, как обещала.

Она медленно шла, заслонясь зонтиком от палящего солнца, и раздумывала: искупаться или не стоит. И решила, что сегодня не стоит. Она подошла к живой изгороди, и нить ее мыслей вдруг оборвалась, запуталась; закрыв зонтик, она кинулась бежать и бежала не останавливаясь, пока не достигла купальни.

Тут уже стояли два жандарма и гомонившая толпа, большей частью крестьянки. Многие плакали.

Мать тотчас поняла, что случилось. Заголосив, шатаясь, пошла она к берегу, к плотной толпе, в центре которой лежал ее сын. Ее туда не пустили и усадили на стул. Не помня себя от горя, она все спрашивала, жив ли он.

Мальчик был мертв. Проискав больше четверти часа, на него наткнулись прямо за той сваей, где стоял отец; когда его вытащили, сердце уже не билось, зрачки утратили светочувствительность. Врач, приподняв его за ноги и потряхивая, вылил воду, подложил под грудную клетку одежду, сделал искусственное дыхание; долго, очень долго сгибал он и разгибал маленькие мертвые руки, поминутно прикладывая к сердцу слуховую трубку. Оно не забилось. Врач побросал инструменты в саквояж и ушел.

Смерть эта, пришедшая так неожиданно и, казалось бы, так своенравно, стала реальностью — нерушимой, жестко очерченной, окаменелой, как высочайшие горные хребты.

Мать на крестьянской телеге отвезли домой. Шухайда остался сидеть на берегу. По лицу его, по пенсне текла вода, текли слезы.