И только спустя несколько секунд, которые показались Васюхе целым днем, он понял, что это тот самый зек, которого ловят месяц по всей области, он вдруг с недетской интуицией уловил, что это тот самый, и заорал, истошно, не по-детски, прямо в упор этим глазам, заорал зверино, жутко, топая на месте желтыми сапожками, заорал так громко, что когда услышал свой голос, сам испугался его. Но никуда не бежал, а стоял и кричал от страха, поднимая голову выше, задирая ее совсем как Альфа, когда та шарахается от Гришки, тараща кровяной зрачок.

Человек метнулся назад, перекинувшись в воздухе, как подстреленный заяц. Полез, хромая, судорожными рывками в посадку, рвал на себя опухшими пятернями траву, ветки. Еще секунду Васюха видел его спину, грязную, сутулую, успел почувствовать, что спасен, что ему уже ничего не грозит, потому что «он» испугался чего-то еще больше, чем Васюха. И это было еще страшнее: чего можно было испугаться в Васюхе? Если его не боятся даже петух со свиньей.

Гришка бежал на крик с ружьем наперевес, вставив на ходу в стволы сразу два жакана. Он решил, что это та самая лиса, и теперь ей не уйти, потому как теперь он, Гришка, не имеет права промазать, все равно он не уедет этим летом отсюда просто так, он обязательно сделает чучело. И толкнет его за пятьсот рублей.

Гришка бежал, подскальзываясь на дороге, бежал азартно, чувствуя, что, судя по голосу братца, впереди его ждет крупный куш. И он не ошибся.

Он ворвался в посадку, туда, куда ему махнул рукой бледный, орущий Васюха, полез, ломая, круша на своем пути все и вся, но, влезая дальше и дальше, успел крикнуть в азарте погони:

— Примус! Открути! Давление выпусти!

Лез, ломился, яростно откидывая мешающие ветки и стебли травы назад, на ходу взвел курки, застывал на мгновение, чтобы определить: куда уходит?.. Слышал хруст и манящий шорох, чавканье по грязи, по жирной траве в этой грязи, еще не осознавая, что лиса не может издавать такие звуки. А когда выскочил неожиданно для себя на притоптанную полянку и увидел наконец грязно-белый пиджак, мелькающее опухшее лицо, умоляющее, с заплывшими глазками, увидел протянутые к нему руки — отпрянул. И в испуге чудом не нажал оба курка, чудом, от страха, что перед ним человек.

Тот в свою очередь понял, что преследователь именно в первый момент может выстрелить, и, выставив руки перед собой, безмолвно уставился в сторону двух маленьких дырочек в стволах, в сторону скуластого, бескровного, закаменевшего вмиг Гришкиного лица.

Гришка, увидев, что это человек, тот самый беглый, которого разыскивают! — испытал страх, любопытство, отвращение и, главное — разочарование. Но, понимая, в чем сейчас его, Гришкина, сила, вскинул к плечу приклад ружья. Целился, поглядывая поверх стволов.