И летит себе Васюха над посадкой и железной дорогой, над зелененькой птичкой и большой птицей, летит Васюха к солнцу… С раскрытыми ладошками. Ему хорошо. От доброты и мудрости мира. Внезапно послышался за спиной треск. Он оглянулся. Никого и ничего не было. Но не было уже и его фантазии.

Васюха опустил голову и стал смотреть на землю. Он увидел размытую водой канаву. Как теперь папка проедет здесь на мотоцикле? Надо будет засыпать. Дальше к пасеке промоина становится глубже и четче. Васюха увидел, как по этой промоине ночью тащило и крутило, листья, щепки, палочки. Вода, что текла здесь, была холодна и безжалостна, как в половодье Медведица-река, что течет возле их дома. Вот в канаве лежит мертвая пчелка. Как она попала сюда? Ее унесло, и она не смогла выбраться. Ее сбило в воздухе каплей, когда она была послана на разведку: не кончился ли дождь? Крылья намокли, она упала, ползла, перелезая с травинки на травинку, выползла на эту дорогу, упала в этот ерек с обрыва, и ее понесло. В другую сторону от пасеки. И еще в воде пчелка, наверно, двигала лапками, замерзая. Не двигаться она не умела. Она не могла лежать, как папка, всю зиму напролет. И вот она лежит. Совсем как та собака, которую прибило к берегу.

Васюха вспомнил, что случилось с соседской собакой этой весной. Лед в марте пошел внезапно. Сразу за час вся река лопнула и рассеклась на части, и собака, оказавшаяся на льду, заметалась от одного берега к другому. Ей бы побежать к тому берегу, туда она, может быть, еще успела. Но она рвалась сюда, к дому, металась вдоль полыньи, скользя по кромке грязного льда, воя от ужаса. А ее уносило дальше и дальше за поворот. И тогда собака прыгнула и поплыла. С берега было видать, как она пыталась забраться на переворачивающуюся льдину, потом она исчезла и появилась опять. Наконец ее накрыло огромной льдиной, далеко, бесшумно… И Васюха не выдержал, заплакал.

Взрослые, что стояли рядом, молча разошлись, и только сосед, в сердцах сплюнувший себе под ноги и прячущий глаза, сказал зло и внятно:

— Все. Кранты. Дур-р-р-ра!

Сейчас Васюха, забыв про ведро, которое стояло уже в нескольких метрах от него, шел, разглядывая промоину, смотрел, как она все углублялась, расширялась, как к ней то слева, то справа подходили притоки, она становилась полноводнее и, набрав мощь, все круче опускалась к ереку, где он только что брал для поилки и супчика воду… Васюха медленно брел вдоль, осторожно наступая желтыми сапожками, метр за метром открывая для себя что-то новое и неожиданное. В одном месте промоина, превратившаяся уже в настоящий поток, который с трудом можно было бы перепрыгнуть с разбега, была разрушена. Но не водой.