Такко привычно кивнул. Оллард не был бы Оллардом, если б не выдавал такие высокопарные штуки время от времени.
— Бери бумагу и садись за ширму. — К делу маркграф тоже всегда переходил неожиданно. — Я буду говорить с бароном, а ты — записывать наши слова. Возьми перо, которое не будет скрипеть, и сиди тихо. Я не хочу, чтобы барон соизмерял свои речи со свидетелями.
— Просто записывать или…
— По форме, как протокол допроса. Беседа обещает быть занятной.
Устроившись в тёмном углу, Такко первым делом проставил дату и улыбнулся. Ровно год назад этим числом его записали в судебную книгу Эсхена как похитителя графского серебра. Такко вспомнил все свои подозрения и страхи, как мчался на Север, как вжимался в стену кладовой, где они с Оллардом встретились после разлуки, как собрался бежать куда угодно… Теперь прошлое отступило, смылось, как ненужные записи. Осталось тёплое, прочное ощущение общего дела. Было что-то очень правильное в том, что правая рука была выпачкана чернилами, а на левой заживал знак нерушимой дружбы с Вереном.
Слуга распахнул дверь, и вошёл барон. Такко осторожно подвинулся, чтобы лучше видеть сквозь щели в ширме, и приготовился записывать.
Барон Эслинг сильно похудел за последний месяц. На добродушном прежде лице застыли резкие складки, брови были печально изломаны, губы сжаты в тонкую линию. Оллард не предложил ему сесть, и барон, подумав, опустился на скамейку у двери.
— Казнь вашего брата назначена на День Первых плодов, — без обиняков начал Оллард. — Ставлю вас в известность и требую подготовить…
— Не будет никакой казни.
— Что, простите?
— Это мой замок, мои земли, а мой брат — первый наследник после меня. Я требую для него императорского суда — как глава рода Эслингов.
— Вы забыли, что говорите с прямым представителем Его Величества?
— Ничего я не забыл, только пока я жив, казни не будет.
Как ни презирал Такко барона, сейчас его было трудно не уважать, так решительно он говорил. Неужто не зря на гербе Эслингов был лось? С этим лесным чудищем сто раз разойдёшься мирно, но если будет не в духе — берегись!
— Да вы рассудка лишились защищать предателя. Ваша собственная жизнь висит на волоске, вы, сын и брат изменников!
— А вы оскорбляете хозяина Эслинге и главу рода. Я буду говорить только с императором.
— Если не придержите язык, скоро заговорите со своим отцом. Не извели бы голубей — написали бы Его Величеству лично. А сейчас довольствуйтесь тем, что есть. Казнь состоится в День…
— Не будет никакой казни! Я написал. Послал бумагу ещё зимой. С последним голубем. В письме я подробно описал все злоупотребления, что позволили себе сотник и женщина, по недоразумению названная моей супругой. Император разберётся сам. И ему не понравится, что вы присвоили его власть и распоряжаетесь его именем. Я и про вас всё напишу, когда повезут шерсть.