Однако выхода не было. До Дня Первых плодов осталось всего ничего, и потому Тенрик шёл к брату с единственным подарком, который мог сделать.

Вход в камеру сторожили наглые южане, отъевшиеся на замковых запасах. Один, усатый, преградил дорогу, двое зашли со спины.

— Велено сдать оружие, — нахально проговорил старший.

Тенрик молча оттеснил его плечом, но не тут-то было — за нахалом выросли ещё пятеро.

— Сдавай хлеборезку и что ещё есть, — ухмыльнулся наглец.

— Не тебе мне указывать, сопляк! — выплюнул Тенрик и задохнулся от возмущения — бесцеремонные руки сорвали пояс с ножом и вытащили запасной из сапога.

— Ещё в складках на брюхе пошарь! — заржали за спиной. — Целое войско можно укрыть! Там и пропавшие мечи братцу носил, поди!

Жеребячий хохот стих, стоило двери захлопнуться. Тенрик зажмурился от стыда и ярости. Ничего. Главного эти дурни не отняли, даже не смекнули поискать.

Шейн стоял у окна и не обернулся. Тенрик рассматривал его спину, разом осунувшуюся без доспеха и неизменного волчьего плаща, стёртые оковами руки, длинные цепи, тянущиеся от вбитых в стену колец. Содержали пленника прилично — в камере не воняло, на окне стояли кувшин и таз, в углу лежала охапка свежей соломы, покрытая чистой холстиной.

Тенрик пересёк комнату и встал рядом с братом. Сзади в открытое окошко двери сопели непрошеные наблюдатели.

— Я требовал помилования, — негромко начал Тенрик.

— Ну и дурак, — отозвался Шейн. — Охота была позориться!

— Мне не впервой, — горько усмехнулся Тенрик. — Ты не привык благодарить за помощь, верно?

— Помощь? Да ты болтался между Севером и женой, как дерьмо, и никто не знал, что ты выкинешь завтра! Будь ты врагом — я бы убил тебя и захватил замок. Будь ты другом — правили бы вместе и Империя обломала бы о нас зубы!

— Вместе? Да ты пирогом поделиться не мог, не то что Севером!

Тенрик прикусил язык. Выдумал тоже ругаться с братом! Нашёл время! Но боги, отчего с ним так невыносимо тяжело? Был ли хоть раз, когда они поговорили по-человечески, без насмешек и пустых обид?

— Верно, — ухмыльнулся Шейн. — Я б не поделился. Но хоть знал бы, чего от тебя ждать. Ну да поделом тебе! Теперь ты — дважды предатель! Обо мне сложат песню, а о тебе — нет!

Только дурак завидует осуждённому, но всё ж немногие так держались бы перед казнью, как Шейн. Тенрик точно не смог бы. Судьба жестоко посмеялась над ним, заставив первым выйти из материнского чрева. Тенрик ощутил зависть и одновременно жгучий стыд за неё. Брат снова хорошо устроился. Уйдёт за Грань, а он, Тенрик, останется смотреть, как Эйлин крутит хвостом перед графом и как граф и выскочка-сотник хозяйничают в замке. Примет ненавистный титул, за который заплатил семьёй и честью.