— Вот наши дрова. — Белая кивает на кибитку у вагона. — А воды на следующем полустанке — целая напорная башня. Все вещи в кибитке — подарок детям от казаков. Так они сказали.

— А мыло? — уже все понимая, переспрашивает Деев.

Белая жмет плечами: про то ничего не сказали.

Ощутив на себе чей-то взгляд, Деев оборачивается — со стены лазарета внимательно смотрят на него оцарапанный Христос и стертая наполовину Богородица. Деев идет к алтарю и с ненавистью задергивает занавеску.

* * *

В кибитке оказалось много разного — и толкового, и совершеннейшей ерунды. Были ковры — шелковые, дорогие; эти сразу определили в штабной, для покрывания холодного пола, чтобы малышне теплее было ползать.

Была посуда: серебряный самовар, фаянсовые тарелки со штампом императорского завода, бокалы для шампанского в деревянной коробке под лаком. Девать посудный хлам было некуда, поместили к Мемеле на склад (может, на обмен пригодится?).

Были напольные часы на ходу (установить их никуда так и не решились, потому как били громко и будили бы пассажиров по ночам; отправили ненужную вещь также к Мемеле). Набор елочных игрушек — балерины и ангелы из ваты, всех возможных мастей (крылья ангелам срезали и после раздали очищенные от религиозности фигурки младшим детям). И даже картина в раме имелась: изображала неказистый лесной пейзаж. Подписанное в уголке имя художника было вполне крестьянское, Иван Шишкин, и Деев распорядился повесить холст в вагон к девчонкам — хоть и простенькое, а украшение.

Были в кибитке и книги — напечатанные по-русски, но с иноземными названиями, какие и разобрать-то не каждый сумеет: «Капитан Немо», «Тысяча лье под водой», «Граф Монте-Кристо». Библиотекарша впилась в эти томики, как голодный в мясо, аж задохнулась от волнения. Сказала, теперь будет читать ребятам вслух сутки напролет — и дорога станет короче. Деев только вздохнул: эх, если бы книжонки могли приблизить Туркестан!

Покрывающие кибитку овечьи и козлиные шкуры отдали в лазарет: холерных непрестанно знобило, и десяток меховых одеял пришелся кстати. Ни еды, ни тем более мыла в дареной повозке не было. Уксус в бутылях оказался настоящим.

Очевидно, были подаренные предметы имуществом самого атамана: выросшие в степи казаки вряд ли ели с фарфора — уж скорее прямо из котла; вряд ли определяли время по часам — уж скорее, по солнцу; да и елочными игрушками на Рождество вряд ли баловались. Но вот то, что глава банды раздаривал дорогие его сердцу личные вещи, могло означать одно: начало новой жизни. То ли в России, то ли за ее пределами.