Деев заметался по округе в поисках ответа. Но трава степная была по осени жестка — если и примяли ее недавно конские копыта или тележные колеса, то следов не оставили. А если бы и оставили? Не пускаться же вдогонку странным дарителям?

Добежал до полустанка — никого. Мазанки станционные — оставлены, необитаемы.

— Кинули, как собаке кость, — огрызнулся Деев, возвращаясь ни с чем к рыбной горе.

Вокруг уже собрались взрослые — стояли, не смея прикоснуться к рассыпанному по рельсам богатству.

— Не собаке, а тебе, внучек, — усмехнулся Буг и добавил уже всерьез: — Боже мой, какие хорошие люди!

* * *

Еще дважды наткнется «гирлянда» на оставленные яблочным атаманом сюрпризы.

У полустанка Жулдуз, также заброшенного, эшелон будет ждать на рельсах груда объемистых ящиков, источающих ароматы ландыша, лаванды, жасмина и мандарина, — Деев чуть не задохнется, открывая посылки. И едва поверит глазам: мыло — в буханках по пять кило, нежно-зеленого цвета, с печатями мыловарни на иностранном языке. «Французское душистое», — определит комиссар. Деев не поверит, однако штампы на ящиках не оставят сомнений: мыло и правда из Марселя.

На подъезде к Жаман-Су будет ожидать подарок иного рода. Изящный столик на одной ножке — аккурат меж рельсов, накрытый кружевной скатертью; поверх — деревянная коробка темного дерева с приколотой запиской: «Лично в руки доктору, проявившему благоразумие». Буг откроет коробку: коньяк в тяжелом хрустале, также иноземного происхождения. «Вылей, дед», — брезгливо сморщится Деев. «Благоразумие не позволяет», — улыбнется фельдшер и уберет подарок в лазарет.

После Актюбинска сюрпризы прекратятся — атаман Яблочник погибнет.

О смерти этой Деев узнает позже, из газет: про то напишут несколько изданий — с броскими заголовками, смакуя детали и разнясь в них, но совпадая в сути. История будет странная, почти фантастическая, и многие посчитают ее байкой или газетной уткой. А Деев — нет.

Случится все через пару недель после обедни в холерном бараке деевского эшелона. В одной из церквей Оренбурга откроют музей антирелигиозной пропаганды, с прибитыми поверх золотого убранства лозунгами и фанерными фигурами попов по углам. Содранные со стен иконы развесят вниз головами, а вскрытую раку с мощами поставят на амвон — для обозрения. Торжества по случаю пройдут весело, с комсомольскими пениями и сожжением церковных книг.

А на следующий день в музей войдет человек в белой бурке. Выстрелом в упор убьет смотрительницу и, не обращая внимания на разбегающихся посетителей, пройдет к алтарю. Достанет из-за пазухи икону Казанской Богоматери, водрузит на аналой, встанет на колени и начнет молиться. Бурку при этом скинет — и окажется весь обвязанный динамитными шашками, от шеи и до колен.