Он как маленькую погладил Айно по плечу, а щучку тем временем незаметно опустил в котел.

— Максимо, ай, Максимо.

— Что, милая Аня? Ты чем-то недовольна?

Прежде чем выйти на мороз, он натужно, долго покашлял. И Айно уже не могла больше сердиться, тоже тронула его за рукав:

— Ой, ома муа! Не кашляй, Максимо. Дома посиди, у теплой печки.

— Милая Аня, — покашлял он уже потише, — мне уготовано было лежать на ладожском берегу, а я вот выжил. Теперь, возле тебя, не помру. Ни в коем случае! Заруби себе на носу… вот на этом носике, — прищелкнул он пальцем.

Так всегда и заканчивались их короткие разговоры, можно бы уже привыкнуть. Но Айно, чего-то разволновавшись сегодня, попросила:

— Не надо шуу шууткиу. Шутки твои не люблю.

— Ладно, милая Аня, не сердись на меня, — попросил он все-таки в шутку, с улыбкой, и опять ушел к холодной проруби.

Айно его в душе пожалела, да и нельзя было не жалеть этого ученого Максимо, с таким длинным и трудным именем. Появился он здесь с полгода назад, а до этого по госпиталям кочевал: легкие у него были трижды пробиты, долго его лечили, пока в Череповец на поправку не отправили. Так он, уже немного подлатанный, и оказался в госпитальной рыбацкой команде. Недотепы они все там собрались, городские, рыба у них никак не ловилась. Когда свою норму из моря вытягивали, помогали им маленько, где советом, а где и своей сетью, — раненые ведь рыбы там ждали. Сам того не замечая, и стал рыбаком Максимо. Когда из госпиталя его выписали, он сюда, на ледяное море как домой пришел. «Не хочу, — говорит, — милая Аня, — так смешно и говорит, — возвращаться в Ленинград, страшно мне, все мои там померли… Возьми меня в свою бригаду, рыбачка Аня». Айно от слова до слова пересказала тогда все Самусееву, а когда он стал смеяться, рассердилась: «И ты, председатель, шуу шууткиу?» Самусеев, как вот и сейчас Максимо, плечо ее погладил и успокоил: конечно, шутит, не все же плакать, а человека этого, мужика — му-жи-ка, Айно! — взять надо, пусть после госпиталя поправляется, работает, сколько может. Самусеева она не могла ослушаться, Максимо собственноручно вписала в ведомость — да, за эти годы, возле школьников, она и сама читать и писать научилась. Юрий-большун поначалу учил, а потом и Юрась с Венькой стали помогать, все грамотеи такие.

Вспоминая те тихие вечерние занятия, она выдвинула на середину большой дощатый стол, лавки придвинула и стала на противень вылавливать крупную рыбу, делить ее на равные пласты. Как раз и рыбари подошли, рыбный дух учуяли.

— Ах, славная ты наша рыбачка! — первым подсел Максимо. — Смотри, сколько наловила… с нашей-то помощью! Архиерейская уха, да с белым хлебом! За что такая благодать божья?