Избенка у бабки Фимы так хитро была устроена, что кровать за печкой, где добрые люди умывальник ставят. Там и вовсе задохнуться можно. Митя перенес Веруньку на лавку, тоже не как у добрых людей, узенькую, и прислонил там спиной к стене.

— Болит чего, что ли?

Верунька не сразу сообразила, что он спрашивает. Но запахиваясь под самый подбородок в одеяло, захотела все же объяснить свое непутевое раздевание, с зубовным пристуком начала:

— Я, видно, простыла сегодня на лешей дороге… да и раньше простывала… ноги-то всегда мокрые… Спасибо, попарилась у вас. Да перемены нету, все грязное, постирала вот заодно. Огородами вот из вашей бани пришлось бежать…

— Сказала бы, так я бы принес чего накинуть.

— Дурной ты, Митя, стыдно ведь.

— А сейчас не стыдно, да?

— Не знаю, Митя, стыдно или нет…

— Вот-вот, я все должен знать! Я за нее думай!

— Да как тебе не думать? Мужиком моим будешь, избушку подправишь, кровать хорошую сделаешь, бабкина-то совсем развалилась. Посмотри сам.

— Чего смотреть! Ясное дело, не на бабкиной кровати спать. Может, и сейчас вот прямо чего починю. Топор-то хоть есть какой?

Верунька только рукой махнула: топоры у нее! И без слов дело ясное, побежал домой, пилку схватил, топор, несколько гвоздей нашел. Думал, мать не увидит — нет, углядела, полезла с советами:

— Ты гляди, ты если Веруньку обидишь, я те холку-то наломаю!

— Чего ее обижать? — сам уже Митя обиделся. — Она и так угорела, ее на кровать положить надо, а кровать вся развалилась…

— Вот-вот, кровать…

Больше он слушать ее советов не стал, убежал к Веруньке, занялся кроватью. Когда скатал сенник и оголил доски, понял, что работы тут до третьих петухов: ножки у кровати совсем расшатались, доски прогнили и были перевязаны бечевой — уже сама Верунька, наверно, городила. Он долго изучал это ветхое сооружение. Еще и за топор взяться не успел, как мать следом притащилась, к Веруньке на лавку подсела. Посидела, пошепталась с ней и за бока ее, видно, холодными руками полапала — от щекотки засмеялась Верунька.

— А у меня так не смеялась, — удивился Митя.

— При тебе чего смеяться, твои руки ей привычные, — ответила мать, как-то нехорошо присматриваясь к нему. — Ты гляди, я те шею наломаю!

Митя не слушал пустые слова, кровать заново сколачивал. Мать поворчала и ушла, задрав одеяло и похлопав Веруньку по спине. Ему, мужику, опять вздумала советы давать:

— До свадьбы-то не спят с девкой, ты гляди у меня.