Будь лодка, со стороны Мяксы уже можно было бы приплыть сюда… Айно делала вид, что не понимает, кого ждет, — просто смотрела в сторону далекой Мяксы, которую отгораживала от нее чистая вода. Но коль оттуда не подходила ни одна лодка, она и оправдание находила: приплыть-то можно, да как выйдешь на разбухший закраек, разве что по доскам, а у них здесь ни единой досочки… И отводила глаза в сторону близкого забережного края — туда и всего-то полкилометра. Но пути уж вовсе не было: лед где просел, где покололся, где вспучился, ни чистой воды, ни чистого льда. Мешанина весенняя. Течения там не было, крошево не уносило. Да и сухой подтопленный лес сдерживал движение льдин, если они даже и начинали куда-то двигаться. Теперь жди, пока не растопит солнышко, не искрошат весенние дожди. Эта ледяная каша у берегов, на тихих закрайках, может держаться и до конца мая… боже мой, как же они сглупили?!
Счет дней Айно потеряла, но, поразмыслив, всплеснула руками: ведь первое мая, если она не ошибается!
— Луиза, — побежала к церкви, — какое сегодня число?
Та принялась бормотать про себя и загибать пальцы, ведя какой-то свой отсчет дням, но вынуждена была отступить:
— Не знаю, Айно. Лучше давай так: с того дня, как приезжал твой Максимилиан Михайлович…
— Да почему — мой, Луиза? Почему? — запальчиво, пристыженно запротестовала Айно.
— Не знаю. Я только говорю, что надо припомнить, какого числа он был.
Стали припоминать, потом прибавлять, по уловам, по рыбацким хлопотам, прошедшие с его отъезда дни — все верно, первое мая выходило.
— Как же так, Луиза?.. — растерялась Айно. — Праздник ведь.
— Праздник. Надо флаг вывешивать.
— Да где вывешивать? Где флаг возьмешь?
Луиза сосредоточенно молчала. Белесые, немного отросшие за эти месяцы бровки сошлись к переносью.
— Если материю постирать, ничего ведь?
— Ничего, да, может, не надо? — догадалась Айно, что замышляет Луиза.
— Надо, — ответила Луиза с тихим упорством. — Не ходи за мной, а то мне стыдно…
Айно задержалась на льдине. Остальные рыбари отсыпались — рыбу ловить нельзя, сегодня вытянули последний неводок, и Айно сама запретила лезть к разбухшим зимним продухам. А к закрайкам было не подойти. Отсыпались рыбари, отлеживались у теплой печки, благо что дров было заготовлено. Туда, в тепло, и ушла Луиза, какое-то время пропадала, а потом начала плюхаться в проруби, из которой брали воду. Айно не знала, смеяться или ругаться. Пошла опять кружить по закрайку вокруг церкви. Луиза тем временем вспорола ножом мокрую тряпицу, лишнее на дровяном пеньке отсекла, подравняла, расправила на льду — вышло около метра красной полосы, в двух местах, правда, прошитой на машинке.