— Вот как нужно, глупый ты мой туатто, — посмеялась она и укатила за новой партией прутьев, а пока плавала, одну мережу он с грехом пополам скрутил. Кривая вышла, кособокая, да и упарился за этой нетяжелой работой, но Айно великодушно похвалила:

— Ничего, рыбе все равно. Плети, Максимо. Штук десять надо.

В следующий раз она навезла целую гору прутьев, и теперь они сидели под стеной вдвоем. Знай прутья в их руках пощелкивали. Максимилиан Михайлович пригляделся, приноровился к Айно. Уму непостижимо, как у нее ловко получалось!

— Айно, — просил он, — не стыди меня, плети потише.

— Ничего, Максимо, не обижайся, у тебя и так хорошо получается. Знаешь, у моего туатто сыновей не было, мне с пяти лет приходилось плести.

Айно заканчивала четвертую мережу, он третью, когда приплыла из Верети Альбина Адамовна.

— Вы живы?.. — издали закричала она. — Ночью грохотало, мы думали, уж и церковь обвалилась. Уезжайте на берег, сумасшедшие!

Они плели мережи как ни в чем не бывало, и Альбина Адамовна, побранив их и осмотрев все тут, тоже к ним подсела.

— Думаете, больше не расколется? — все же не сдавалась она.

— Да куда дальше колоться. Уже просело, сколько было подмыто, — успокоил ее на этот счет Максимилиан Михайлович. — Мы в этом разломе мережи поставим.

— Сумасшедшие… я другого слова не нахожу! — уже по-доброму рассмеялась Альбина Адамовна.

Все она выспросила, все высмотрела, но насчет икон не одобрила:

— Нехорошо как-то. Ничего другого не нашли? Кто знает, какой они древности…

— Нехорошо-то нехорошо, — в ответ на это сказал Максимилиан Михайлович, — да церковь все равно гиблая. Говоря по-человечески, иконы снять бы нужно да куда-нибудь сдать. Только куда? Кто ими станет заниматься? Пускай повисят у нас, а там посмотрим… может, я в попы запишусь, — потрепал он свои отросшие волосы.

— Да уж разве что в попы, — невесело посмотрела на него Альбина Адамовна. — Плохо вы выглядите. Если тоже говорить по-человечески, вас бы сдать куда-нибудь, в санаторий, что ли…

— Э-э!.. — как пыль, смахнул он ее жалость. — Здесь мой санаторий, возле Айно. Вот чистым воздухом подышу, глядишь, и учительствовать еще осенью пойду.

— Было бы хорошо… — внимательным учительским глазом посмотрела на него Альбина Адамовна. — Не могу я на две деревни разрываться, поверьте, устала за эти четыре года. Хоть и не особо надеюсь, что вы останетесь у нас, а все же радуюсь. Вбирайте в больную грудь наш воздух, побольше вбирайте, Максимилиан Михайлович…

Она уплыла в своем житейском раздумье, оставив часть его и на долю Максимилиана Михайловича. Война войной, рыба рыбой, болезнь болезнью, а ведь ко всему этому он еще и учитель школьный…