Я обнаружил шедевральную прозу, которую родившая меня женщина вставила в мою личную книгу. В нашу, души, личную книгу. Как подумаешь, что она, этими сморщенными пальцами с отколупывающимся лаком… Проныра уродливая, вросший ноготь, дьявол во плоти.

Минутку, только запру дверь.

После такого нарушения границ я должен обеспечить себе несколько мгновений свободы личности. А больше мне и не потребуется. Не потребуется. Падаль вонючая.

То, что совершила эта женщина, – преступление. Вы, души дорогие, стали свидетельницами преступления. И, несмотря на это, не оставили меня. Не думаю, что найду в себе силы сказать хоть что-то в ответ на все эти лживые россказни, которые она наплела о моей нынешней жизни.

Моя бабушка умерла всего через год после того, как мы с папой уехали в Израиль, однако Марина, вместо того чтобы присоединиться к нам, осталась там со своим убогим любовником, которого она обеспечивала, пока у нее не вышли все деньги, тут-то она и вспомнила, что у нее есть муж и ребенок в Израиле. Восемь лет! Восемь лет ей понадобилось, чтобы вспомнить обо мне!

– Гриша, ты там? Почему дверь заперта?

Да, я был помешан на том итальянском фильме, да, встречался с парнем по имени Джибриль, – ну и что в этом такого ужасного? Я искал сколки с людей, которых любил в предыдущих воплощениях… Из-за тоски по ним! Говорить, что свои знания о Венеции восемнадцатого века я почерпнул из интернета, – это несусветная дурость. Только такая невежда, как Марина, может полагать, что такую, как Гейле, можно выискать в Гугле. А эта байка о кольце-подделке, да я его вот этими руками держал, так что тот специалист может поцеловать меня в задницу! Кстати, я сроду не говорил, что Холокост произошел по моей вине, зато моя мамочка, когда мне там сломали руку, стояла себе в сторонке и палец о палец не ударила, как… Нет-нет-нет-нет, я не скачусь до этого, я не стану сейчас оправдываться по каждому пункту.

– Я слышу, что ты за компьютером. Открывай!

Что главное, э-э… Простите, я хотел сказать… Мне сейчас дурно станет, главное – это…

– Открой немедленно, слышишь?!

Уже многие годы моя жизнь выглядит как этот день, который я вам описал. Сигареты, ванны, свары, часы напролет, когда ты только пялишься в окно, лепешки с затаром. Настоящая жизнь – сырье для телесериалов; грезы и кошмары – сырье для литературы. Быть может, я описывал вам свои грезы и кошмары. Но кто знает, когда человек бодрствует, а когда грезит?

– Гриша!

Я не жил. Не проживал эту жизнь. Я просто присутствовал в ней. А другие жизни? В них я жил?

Дар ли жизнь или наказание? Не то чтобы я до сих пор не задумывался об этом. Как раз задумывался. Есть люди, которые получают что-нибудь в подарок и тут же просаживают его. Используют напропалую, и он скоро истрепывается и блекнет. Есть же такие, которые хранят подарок, не распаковывая, из скупости, или из страха, или в ожидании подходящего момента. И никогда не разворачивают. Но есть и мудрые – те умеют наслаждаться им в меру, каждый раз понемногу. У них-то он и хранится дольше всего, долгие-долгие годы. Если, конечно, жизнь – это дар, а не наказание.