— Они пойдут на приступ? — крикнул Николаус, сжимая рукоять сабли.

— Кто знает! — ответил Войтех.

Ночь перед стеной, казалось, роилась вражеской силой. Ночь окружала со всех сторон замок. Снова и снова пыхало по горам, и в замок падали ядра…

И так продолжалось до рассвета. Уже в сумерках можно было различить склоны оврага под башней, кусты и деревья подальше и дома, церкви позади. Труп все так же и лежал в луже крови. В башне появился еще один человек. Присмотревшись, Николаус узнал Александра.

— Брат, ты жив? — спросил Александр у Войтеха.

— Как видишь.

— А, и ты, пан, объявился, — проговорил Александр, глядя на Николауса. — Где же твоя лютня?

— Лютня моя, — оборвал Войтех.

— Надеюсь, ты, пан Вржосек, уже вполне здоров для фехтования?

— Не сомневайся, пан Александр Плескачевский, вполне, — ответил Николаус.

В сумерках глаза панов сверкали, как те инроги и волки по холмам.

— Фехтованию московиты, похоже, предпочли сон, — сказал Войтех.

— Мы не московиты, — отрезал Александр.

Войтех ничего не сказал на это, а просто громко зевнул.

— Надо скинуть вниз труп, — сказал Александр.

— Нет, — ответил Войтех, — спустим на веревке.

Труп жолнера привязали за ноги, просунули в бойницу и спустили на землю. Николаус осматривался с башни. Потянуло речной свежестью, лесной прелью… Вдруг послышались неясные звуки. Все замерли, серея пыльными лицами. Звуки приближались.

— Гуси! — сказал кто-то.

Да, это была стая гусей. Разглядеть ее в пепельных облаках не удалось.

А слева, где-то внизу раздались крики. Может, все-таки московиты пошли на штурм? Но, как выяснилось позже, это жолнеры и пахолики, а также горожане заделывали пролом в стене бревнами и камнями, засыпали его землей… А московиты почему-то медлили, хотя сейчас же и надо было сюда ударить. Но даже их Инрог и Волк примолкли, словно зачарованные скрипом небесных вольных телег… Или у них снова порох закончился. Как передавали пленные, порохом и ядрами Шеина Москва снабжала весьма скупо.