Боярин чуть заметно кивнул.

Отвечал пан Глинка:

— И вас приветствует воевода князь пан Самуил Соколинский!.. Но где же наш старый знакомец доблестный боярин Михаил Борисович?

— По воле Божией воевода не смог приехать, — ответили.

После этого снова установилась тишина. Поляки и русские разглядывали друг друга. Хотя рейтары у московитов были явные немцы. И те и другие были отлично вооружены. Посторонний наблюдатель, взвешивая возможности тех и других, не склонился бы ни на чью сторону. Ну да, ведь всадники поляков отобрали лучших лошадей, а отощавшие хрумкали солому в замке да поводили ребрами, обтянутыми кожей, тяжко вздыхая. И оружие лоснилось и сверкало… Что тут скажешь?

Переговоры затеяли воеводы замка, и потому московиты ожидали.

И тогда пан Самуил Соколинский заговорил.

— Достаточно войско царя Михаила Федоровича и давнего воина доблестного Михаила Борисовича Шеина стоит под нашим градом! А выступили вы в нарушение заключенного мира не по воле Божией. Терпите здесь лишения, когда слышно о крымцах, что пустошат южные окраины и полонят ваших дев и детей. Вам бы против тех ханских воителей идти, а не здесь противиться воле Божией и договору именем его величества Сигизмунда да царя Михаила Федоровича!

Крикнула чайка. Измайлов покосился вверх и, переведя взгляд на Самуила Соколинского, отвечал с хрипотцой:

— Зачем пан воевода Самуил Соколинский ведет такие-то непригожие речи? Коли ради того паны радные нас позвали, мы сейчас же поворачиваем обратно. Здесь не о чем говорить! — И с этими словами боярин действительно потянул поводья, собираясь разворачивать свою пегую кобылу с расчесанной и спереди заплетенной и убранной жемчугом гривой.

Но пан Соколинский призывно поднял свой пернач с драгоценными каменьями, переливчато сверкающими на солнце.

— Не сердись, ваша милость, пан Артемий Васильевич Измайлов! Не горячись, а возьми в толк. В раздумье нет зла. Рассуди хорошенько, разве не правду я говорю? Разве не в нарушение Деулинского мира подступил сюда Михаил Борисович Шеин и ваша милость со своими сынами?

При этих словах оба молодых боярина с курчавящимися бородками приосанились.

Ноздри на коротком носу Артемия Измайлова дернулись, расширились, голубые глаза сверкнули ярче пернача Соколинского.

— Снова речешь непригожие слова-то, пан воевода Самуил Соколинский! Какой такой правдой достались Речи Посполитой сии угодья и сам град Смоленск? Нет! Король Жигимонт пал ровно хищник, два года почти когтил град и, как в нем уже воинов не осталось, одни бабы да больные, захватил добычу. Какая ж в том правда? Град Смоленск — древняя отчина московского царя. В том есть свидетельство и летописное. Русский град на Днепре, так там писано, а не панский либо литвинский. Русский во веки веков!