И она вдруг в явном замешательстве посмотрела на Косточкина. И тот сомлел, уловив серебряный промельк длинных глаз…

— Хотя и не самое лучшее время, — пробормотала она растерянно, но тут же приободрилась и храбро спросила: — В путь?

Косточкин тряхнул, как конь, головой. И чуть ли не ногой ударил по снегу. Девушка засмеялась, оборачиваясь к церкви, как бы встроенной в стену, с золотыми звездами по синему куполу.

— Ну вот… — проговорила она. — Это и есть Днепровские ворота, у поляков они назывались Королевскими… Раньше здесь была пятиярусная громадина башня с воротами, с внутренней стороны Одигитрия под навесом.

Косточкин спросил: та самая, что приехала в собор после реставрации? Да. Но вообще-то это копия шестнадцатого века, а оригинальная Одигитрия, древняя Одигитрия, которую пожаловал городу Владимир Мономах, княживший здесь и построивший первый собор, исчезла то ли перед войной, то ли во время войны.

— Ее могли забрать поляки? — спросил Косточкин.

Они обходили стену. Яна взглянула на него удивленно.

— Поляки вообще-то с немцами воевали, — сказала она.

— О какой войне речь?

Оказывается, икона пропала во время Второй мировой, а где она была при поляках и литовцах, неизвестно. Но список, тот, что сейчас в соборе, вроде бы находился здесь, на башне… которой нет. А древняя Одигитрия сокрылась то ли от большевиков, то ли от фашистов. Или от тех и других вместе, что роднит оба режима. Может, находится где-то в подземельях, или в тайнике какой-нибудь башни, или где-то еще, кто знает. Полотна великих живописцев то и дело находят в каких-то чуланах. Косточкин припомнил фильм об одной американке, любительнице порыться в помойках и на свалках, пошариться по лавкам старьевщиков — где она однажды и прикупила за доллар или два многомиллионный шедевр Джексона Поллока.

— Дурацкая история, вполне в американском духе, — сказала Яна, наморщив носик. — Главное в ней: пять долларов и пятьдесят миллионов. И до сих пор не смогли точно решить, его это картина или нет. Там и отпечаток пальца фигурирует. Смешно. Такой шедевр, что только по отпечатку и можно отличить, подделка или нет. Вообще какофония этого алкаша мне не по душе совсем. Уж Кандинский чище, благороднее. У него надо учиться линии и цвету. А Поллок — попса.

— Иногда меня тянет на абстракции, — признался Косточкин. — Когда надоедает определенность тупая…

— Разве возможен абстракционизм в фотографии?

— Не знаю, — признался Косточкин, а сам подумал, что вот сейчас фотографирует вслепую, с ручной фокусировкой, и, может, что-то такое похожее и делает.