— Мультфильм смотрели? — поинтересовалась Яна.

Косточкин ответил, что и мультик, конечно, но, наверное, и книжку читал…

— Или родичи читали, — добавил он. — У меня сложилось впечатление, что вообще-то Аркадий Сергеевич… недолюбливает поляков.

Яна кивнула.

— О, да. Это его пунктик. И выскочил он чертиком из табакерки.

— Как?

— А вот так. Приехал один наш дальний родственник из Вроцлава, на беду очень хороший гитарист, рыжий Патрик, профессиональный музыкант, как и жена Охлопьева… — Яна посмотрела на Косточкина и озадаченно проговорила: — Но… это уже в некотором роде семейные дела?..

Она как будто спрашивала. Косточкин коснулся двумя пальцами козырька своей итальянки, мол, понимаю и не настаиваю.

— И вообще это какие-то не те разговоры, — сказала она. — Ведь мы на линии Эттингера? Федора Андреевича фон Эттингера? И его романа «Башня Веселуха». Кстати, вы знаете полное название?.. А оно такое: «Башня Веселуха, или Смоленск и жители его двести тридцать лет назад». И такого названия вы больше не найдете в мировой литературе. Оно — живет во времени. Изначально лет было меньше: «…и жители его шестьдесят лет назад». То есть столько было лет, когда в Санкт-Петербурге книгу впервые напечатали. И уже вон сколько прошло.

— О чем же говорили двести тридцать лет назад?

— Двести тридцать один год уже, — поправила Яна. — Книгу переиздали в прошлом году, как сказал Стас. О чем? Не знаю. О войнах и царях.

— Это был Николай Палкин у нас?.. Тогда о нем и толковали, наверное. Жалели декабристов…

— Тень палки снова на всем.

— Хм, а декабристы — белоленточники? — спросил Косточкин.

— Примерно.

— Вряд ли декабристам помогали…

— Американские империалисты?.. И что толку от их белоснежности? Все равно повесили, а идеи так и не прижились.

— Да? А семнадцатый год?

— Ого, двести лет еще рабского терпения. И чем все это обернулось? И снова — терпение, первомайские демонстрации… Пока уже само все не развалилось.

— Не без помощи извне, — заметил Косточкин, пребывая в некотором удивлении.