— И особенно мне нравится про небо, которое он сравнивает с подсвечником и трилистником, то синим, то волшебно-золотым… «Что я ему? Я чувствую: он мой. / Я чувствую, я ведаю сейчас, / Огнепоклонник или ненавистник, — Мой час! Мой час! // Вот башня взмыла с львиною отвагой…» И тэ дэ. Жалко, уже все не помню. Но там этот напор классный и рефрен: «Мой час! Мой час!»

— Хм, этот рефрен мне вдруг напомнил одну вещь у… У-у-у… Такой блюз замысловатый. У кого же это?.. Какие-то старперы. Из кумиров родителей… Мой час… Мой час… Хм. — Косточкин постукивал по сумке.

Девушка посмотрела на него, приложив палец к губам.

— Да?.. Интере-э-сно, — протянула она. — Не припомню, правда… Но что-то уже и впрямь вертится. Так кто же?

Косточкин хлопнул себя по лбу.

— «Лед Зеппелин»!

— Вот как?

— Точно. Именно про них я и подумал сразу. И сейчас даже скажу, какая это вещь… «Мой час… Мой час…» Па-па-па, та-та-та, «Мой час…» Только не рефрен голосом, а повторение риффа. И это, кажется, песенка про наводнение. Ну-ка!

Он достал мобильный и вышел в сеть, запросил: «Лед Зеппелин», наводнение.

— Да, вот: четвертый альбом. И вещь эта — «When The Levee Breaks», — проговорил Косточкин. — «Когда плотина прорвется». А рефрен голосом там тоже есть в конце: «going down… going down… going down…» Иду, иду…

— Мой час, мой час… Наверное, украли у Ницше. Ты его любишь?

— Смотря что… — туманно отвечал Косточкин, не читавший вообще ничего у Ницше, снова кляня фотографию — это она отнимала у него все время, вот потому-то все фотографы невежды, ну по крайней мере те, с кем ему довелось знаться.

— Мне философия его, естественно, непонятна. А стихи и музыку — люблю.

— В смысле? — осторожно спросил Косточкин.

Она быстро взглянула на него и льдисто засмеялась, да взгляд ее глаз был серебрист и смех таков же, как будто льдинки звенели, тонкие, тончайшие.

— Ты, наверное, думаешь, что упустил такую группу или крутого рокера, Фэ Ницше? Ведь сейчас об этом и думаешь, да?

— Нет, — сказал Косточкин, понимая, что на самом деле происходит что-то в высшей степени необыкновенное. Действительность явно искажается или, наоборот, приходит в себя и только такой и должна быть.

— Ницше писал музыку, — сжалилась над ним Яна.

— Молодец, — ответил спокойно Косточкин.

И Яна рассмеялась.