— Откуда вы все это знаете, Аким?

— Мне рассказывал об этом Длинный, Толстый, Тяжелый фазан по имени Ипполит. Его предка Лазаря в каменном веке убил камень Митрашка, ловко брошенный моей правой рукою Махеем, которою я орудовал в том веке с исключительным мастерством и могуществом. Но Митрашка-камень не до конца убил Лазаря, который в момент контакта с ним быстро отклонил голову назад, по направлению удара, чем значительно смягчил его.

— Ну и что же было дальше?

— Мои соплеменники ощипали фазана и съели. Но когда они ощипали Лазаря, женщины выдрали из его хвоста длинные перья, чтобы украсить свои глупые головы. И тут, оголенный от шеи до пупка, но еще не потрошенный фазан очнулся, ибо оказался не до конца убит, — и заплакал горькими слезами. С тех пор и пошло, наверное, выражение «петь Лазаря» — это когда плачут самыми горькими слезами, глядя на свою предсмертную синюшную наготу.

— Сомневаюсь в том, Аким. Выражение это родилось гораздо позднее, полагаю, что в эпоху раннего христианства, — возразил Бреханов. — Наверное, когда воскрешенный Иисусом Лазарь вышел из пещеры, весь обмотанный гробовыми бинтами, он и запел на радостях во весь голос!

— Хе-хе! Вы наивный, Александр Захарович, словно ребенок! Как добрый, большой ребенок! Ведь фазан Лазарь Длинный, Толстый, Тяжелый отстоит гораздо дальше от нас, чем Лазарь Иисусов, брат Марфы и Марии Магдалины! На миллион лет расстояния дальше.

Ощипанный фазан Лазарь впервые пролил слезы абсолютной безнадежности, от них и пошли среди краснобровых фазанов плачущие петухи, издающие душераздирающие скрежещущие отчаянные вопли, прежде чем взмахнуть крылами при взлете. Эти толстые, тяжелые, длиннохвостые петухи в унынии своем полагали, что они уже никогда не смогут взлететь, ибо перья у них выдернуты, а весь пух выщипан. И оголенный петух видит весь безнадежный, полный и окончательный крах своего дородного тела, наетого с таким усердным трудом и вызывающего самый бурный аппетит у тех, кто собирался запечь его на горящих угольях костра из ветвей реликтовой канарской сосны, длина иглы которой достигала гигантских размеров в тридцать сантиметров.

Вот один из них, самый ближайший к нам, по имени Ипполит. Сидел фазан под кустом джиды на февральском снегу и, насупив широкую кроваво-красную бровь, смотрел на вертевшую из стороны в сторону хвостом заурядную курочку. Она знала, что за нею следят тяжелым, слепнувшим от угнетающей похоти взглядом, исполненным чудовищного тестостерона. Полураскрыв клюв, так что стал виден острый кончик малинового, как у ехидны, угрожающего языка, фазан Ипполит смотрел на фазанку, которую ему скорее хотелось затоптать своими тяжелыми трехпалыми когтистыми лапами, особенно не гоняясь за нею. Не догонять и обгонять, загораживать ей путь, смотреть глаза в глаза, покачивать головой вверх-вниз, — ухаживать за ней. А еще при этом обещать слетать в Египет или в какое другое место, прямо в лоно цветущего лета, и принести ей в клюве цветок белого лотоса.