Винсент Каннингем молча сидел, глядя вниз. Его мать умерла, когда ему было восемь лет, месяцев за шесть до того, как он в первый раз сделал мне предложение. Как и «The Monkees»[644], он Верующий[645]. Его Царствие Небесное в Стандартной Версии, которую мы изучали в школе, практически вытатуировано на его душе. Для Винсента оно — крылья и ангелы, несметное множество арф, которые лично я не могу выносить, и белые ватные облака — из них никогда не льется дождь, но они дают вам возможность откинуться назад, как в шезлонге, так что вы можете задрать ноги и смотреть, как святые торжественным маршем проходят мимо вас.

— Извини, но нет никакого Царствия Небесного, — прошептала я.

Мне не хотелось, чтобы Мама внизу услышала меня. Я смутно думаю, что Царствие Небесное поддерживает ее, и хотя она не желает вдаваться в детали и вообще слишком занята тем, что старается просто держать нас на плаву в мире сем, Мама уверена, что впереди у нее Царствие Небесное, — точно так же мы уверены, что впереди нас ждет Лабашида, когда в речном тумане едем по дороге и почти ничего не видим.

Винсент Каннингем ничего не ответил.

— Хорошо, допустим, есть. Скажи мне тогда, кто в Царствии Небесном готовит еду?

Он поднял на меня глаза цвета лесного ореха.

— Нету там никакой еды. Нет чувства голода.

— А пить хочется?

— Нет.

— Это никак не утешает. А что-нибудь вроде телевизора?

— Рути.

— Получается, Царствие Небесное есть Самый Скучный Божий Замысел? Так вот поэтому Он держит его за пределами видимости?

— Там не скучно.

— Тогда чем там занимаются?

— Там ничего не надо делать. Там все просто счастливы.

— Ну, я тебя там не встречу. Я туда не пойду. Спасибо.

— Ты не можешь сказать «нет» Царствию Небесному.