Над восточной вершиной поднялась луна, серебря лужайку и делая темноту у реки под деревьями совсем уж чернильной. Чтобы попасть на купальное место, Пип и Коллин перешли реку по доске, привязанной к дереву канатом на случай подъема воды. Раздеваясь, Пип украдкой поглядывала на Коллин. Та вся как-то съежилась, ссутулила плечи и больше походила сейчас на саму Пип, чем на тех ее соседок по комнате, что выходили из душа с гордой осанкой, с высоко поднятой головой.

Коллин помочила в реке кончик ступни.

– С чего я взяла, что вода здесь теплая?

Пип поступила так, как надо было поступить: бросилась в воду с разбега и погрузилась с головой. Ей было знакомо это чувство: ждешь неизвестно чьего укуса в любое место в любую секунду, а потом приходит удовольствие от сознания, что тебя не укусили; зарождение доверия в темной воде. Коллин, по-прежнему ежась, обхватив себя освещенными луной руками, медленно, точно ацтекская девственница, не слишком радостно готовящаяся принять ритуальную смерть, двинулась вперед, пока вода не дошла ей до колен.

– Ну не классно ли? – сказала Пип, плещась в воде.

– Ужас. Ужас.

– Окуни голову, окуни.

– Ни за что на свете.

– Мне кажется, тут самое красивое место на Земле. Прямо не верится, что я здесь.

– Просто ты еще со змеей не повстречалась.

– Нырни, и все. Опусти голову в воду.

– Я не такое дитя природы, как ты.

Пип встала на дно, чувствуя себя эластичной, как рыбий плавник, и схватила Коллин за руку.

– Не надо, – сказала Коллин. – Я серьезно!

– Хорошо, – сказала Пип, отпуская ее.

– Я такая всегда и во всем. Погружаюсь по колено, а дальше ни-ни. От обоих миров получаю худшее.

Пип снова опустилась в воду.

– Знакомое ощущение, – сказала она. – Но сейчас его у меня нет.

– Не понимаю, как ты не боишься, что в тебя вцепится хорек.

– Слабый самоконтроль имеет свои плюсы.